Театр

Елена Ямпольская: «Государство долгие годы не интересовалось театром»

 

Некоторое время назад Министерство культуры РФ распустило прежний Экспертный совет по драматургии и образовало новый. В его состав, в частности, вошла театровед, журналист, писатель, главный редактор газеты «Культура» Елена Ямпольская. Вот её интервью, данное мне как театральному обозревателю МСПС (Международное сообщество писательских союзов). 

 

- Елена Александровна, как прошло первое заседание нового совета? Что обсуждалось? Каковы результаты?

- Выносить на страницы СМИ всю внутреннюю «кухню», наверное, не очень этично: все-таки заседание Экспертного совета - мероприятие не публичное. Однако о тенденциях есть полный смысл поговорить открыто. Меня насторожила одна вещь: в совет введены несколько человек - буквально единицы, про которых точно известно, что если уж они против, то вы их с места не сдвинете. Они будут тратить силы, нервы, время, но остановят то, что считают недопустимым. Такой подход удобен для тех, кто экспертные советы формирует: они гарантируют себе защиту, барьер и могут быть уверены, что скандалов по итогам станет меньше. Но неудобен для нас - тех нескольких человек, которые вынуждены рвать тельняшку на груди, чтобы ценой собственного здоровья не пропустить на сцену вещи совсем уж вредоносные.

 

- Вы говорите о пьесах, одобренных прежним составом совета, что, как известно, предусматривало их постановку за счёт финансирования из государственного бюджета?

- Каждый член совета прочитал 38 присланных театрами пьес. Одобрение в итоге получили 16.

 

- 22 пьесы не прошли отбора?! Ничего себе отсев! А ведь до вас оценивали вроде бы тоже не дилетанты. Каково качество этих 16?

- Штук десять - вполне приличная драматургия. Инсценировки классики. Несколько подростковых пьес, тоже хороших, на мой взгляд. Мелодрамы из современной жизни - может быть, не шедевры, но с крепко сбитым сюжетом, трогательные, такой «театр для женщин среднего возраста» - а это ведь крайне важная категория зрителей. Однако в окончательный список всё-таки вошли несколько пьес, на мой взгляд, крайне сомнительного качества. По этому поводу я как член совета буду писать особое мнение.

 

- Есть такая необходимость?

- Честно говоря, другой формы борьбы сейчас я не вижу. Не в моих силах рулить развитием отечественной драматургии - да я к этому и не стремлюсь. Моя задача - обеспечить чистоту собственной репутации. Когда-то я пару сезонов отработала членом Экспертного совета в Фонде кино. Мы по такой же схеме читали сценарии. Если я была категорически против поддержки того или иного фильма, то составляла особое мнение. Чтобы потом, когда картина выйдет и у людей возникнет вопрос, кто одобрил финансирование этой лабуды, сразу выяснялось: Ямпольская была против. Вот протокол, все зафиксировано. Сегодня у меня схожая ситуация. Обещание выступить с особым мнением, а также опубликовать в газете «Культура» фрагменты пьес, на которые большинство совета вот-вот уже собирилось дать денег, мягко говоря, понравилось немногим. Из чего я делаю вывод, что в новом составе сохранилось достаточно большое лобби из совета прежнего. Люди скисли, сделали унылые физиономии и сказали: «Ах, вот так, значит?» Типа, если вы нас шантажируете, ну тогда, конечно, давайте не будем...

 

- Видно, имеет вес газета «Культура» и лично Елена Ямпольская...

- Думаю, дело не в газете и не во мне, а в неожиданной для многих попытке сделать тайное явным. Распределение денег, когда обсуждаются кандидатуры и принимаются решения на уровне междусобойчика, - порочная система. Там ведь не такие уж маленькие суммы на каждую постановку. Из государственного, напомню, кармана, то есть - из кармана граждан.

 

- Расскажите о пьесах. Что они из себя представляют?

- А я вам зачитаю отрывки, не оглашая фамилии автора. Вот, например, что заявлено к постановке столичным Театральным центром им. Мейерхольда. Текст произносит медсестра, обращаясь к пациенту:  «Что ж ты творишь, зараза такая! (Бьет его по плечу, по голове ладонью, он съёживается.) Я тут не буду, б..., с тобой одним нянчиться. (Опять ударяет. Он весь сжимается.) Давай теперь правую. Ну, быстро! Руку давай. (Он протягивает руку.)» Эту пьесу остановить не удалось, она получит финансирование. Успокаивает одно: в центр Мейерхольда приходит публика, которая ко всему приучена, её шокировать трудно. Как и в театр «Практика». Там вот чем будут услаждать зрителя, послушайте: «Попроси его, чтобы он поскорей засунул свой внутренний буддийский член дхармы в твою внутреннюю буддийскую попку и разогнал этим своим внутренним членом тьму твоего неведения, в твоей внутренней заднице, избавляя тебя от твоего внутреннего эгоизма и внутреннего дерьма и фальши, которыми ты насквозь пропитался, купаясь в этой своей кокаиново-буддийской пустоте...»

Но это все московские «радости»: они не сделают и без того развращенный город более развращенным. Я взвилась, когда обсуждали абсолютно чернушное произведение, заявленное Прокопьевским драматическим театром. Когда начался откровенный лоббизм, мне пришлось взять слово и спросить: бывали ли вы, друзья мои, в Прокопьевске? Лично мне доводилось. Это шахтерский город, зимой там выпадает чёрный снег. Там не очень легко живут люди. И я совершенно не понимаю, почему они, придя в театр, должны слушать со сцены то, что, к сожалению, можно услышать на улице. Дайте им хоть немного радости и света, этим трудно и честно живущим людям.

 

- Постановщик предполагался свой или приезжий?

- Я задала этот вопрос, и, конечно же, оказалось, что приезжий и, естественно, из Москвы. Молодые постановщики из Москвы и Питера сегодня расползаются по стране. Не могу найти другого слова - именно расползаются. Здесь они режиссёры третьего, четвёртого эшелона, а там чуть ли не звёзды первой величины. Поставит такой режиссёр пьесу без учёта местных потребностей, без оглядки на зрителя, для трёх с половиной театральных критиков, которые возьмут командировку, приедут и скажут: «Ну, приятель, молодец! Ты в провинции работаешь, прямо как в Центре Мейерхольда или в Гоголь-центре! Давай мы тебя за это на «Золотую маску» выдвинем». Пришлых режиссеров менее всего заботит, с каким чувством выйдут после спектакля зрители, станут ли они лучше, или, наоборот, какой-нибудь гадкий червяк в душе поселится... Самое ужасное  - деликатные  провинциалы, считая себя отсталыми и неискушёнными, начинают привыкать и думать, что это и есть настоящий театр, что никаким другим он быть не может.

 

- Матерщина, чернуха - конёк «новой драмы». Если убрать мат - там совсем ничего не останется, поскольку там нет ни настоящего действия, ни подлинного драматизма.

 

- Мне пришлось устроить скандал на экспертном совете и пригрозить, что всё это будет опубликовано в газете «Культура». Некоторых коллег не интересует даже то, что давно вступили в силу поправки к Закону о русском языке, запрещающие использование нецензурной лексики, в том числе на сцене.

Признаюсь честно, у меня неприятный осадок остался после первого заседания. Следующее должно состояться осенью. Надеюсь к тому времени как-то повлиять на форму работы совета, а может быть, и на его состав. Во всяком случае, сделаю всё, что в моих силах, чтобы изменить саму систему.

 

- Чем члены совета объясняют свой лоббизм, предпочтение «новой драме»?

- Некоторые утверждают, что это искусство, - ну что ж, у всякого свой вкус. Другие - что нельзя же заниматься одной только лакировкой действительности. В ответ я попросила предъявить мне хотя бы одну «лакировочную» пьесу. Они: нельзя же говорить со сцены только о радостях! Я: очень хочется посмотреть спектакль радостный и светлый - хоть в столице, хоть на периферии. Пример, пожалуйста! Ответить же им нечем. То есть всё это - чистая демагогия.

Будем говорить прямо: распределением денег ведает давно сложившаяся мафия. Из года в год одни и те же люди отбирают пьесы, одни и те же их ставят, одни и те же присуждают им премии. Есть в Москве определенные силы, как чиновничьи, так и экспертные, которые привыкли всё это поддерживать. Круг давно замкнулся. А мы сейчас пытаемся его разорвать. Понятно, что все участники процесса реагируют очень болезненно.

 

- Не было ли угроз лично в ваш адрес или в адрес газеты «Культура», опубликовавшей сенсационный по своей значимости материал «Минкульт предупреждает: современное искусство может быть опасно...»

- Нет, угроз не было. Публикация, действительно, имела огромный резонанс. До сих пор, где бы я ни появилась, люди подходят, благодарят.

 

- Поистине это большой, важный и мужественный гражданский поступок.

- Спасибо. Но не все так считают. Либералы назвали публикацию доносом.

 

- На воре шапка горит?

- Ну, какой же это донос, если люди сами прислали свои пьесы в экспертный совет, поставив фамилию на титульном листе, тот дал добро на финансирование, а мы всего лишь опубликовали фрагменты этих «произведений» и коротко прокомментировали их под грифом 18+? Почему оглашение фактов вслух называют доносом?

Кстати, такая же история произошла у нас с публикацией материала о Гоголь-центре под названием «Театр с копытами». Также огромное количество людей звонят, пишут, благодарят...

 

- От меня тоже спасибо.

- Спасибо за спасибо. А что кричат либеральные силы? «Это донос!» То есть, купить билет, пойти в театр и честно описать все, что ты видишь на сцене, ничего не прибавляя и не утаивая, - у них считается доносом. Для нашей газеты это принципиально важный материал. Театры существуют не для критики, они существуют для публики. Во всяком случае, пока продают билеты. Обычный гражданин не обязан знать, что его ждет, он выкладывает деньги за билет, рассуждая: «Гоголь вроде... К тому же центр...» А потом у побывавших на спектакле месяцами челюсть не возвращается на место. Люди не могут забыть, что видели, и переспрашивают: «А разве ТАКОЕ можно показывать?!»

 

- В последние годы установилась практика: о театре либо хорошо, либо никак. Вы первые прорвали блокаду.

- Есть особая категория «творцов» - под ковром, в темноте, за углом, в пыли. И они страшно возмущаются, когда вытаскиваешь их деяния на свет. Но культура за углом и под ковром не создается.

 

- Порочный круг. Непробиваемая стена.

- На мой взгляд, прокол государства заключается в том, что театром многие годы никто не занимался. Считалось, что это малобюджетная сфера с минимальным влиянием на публику. Кино показали - его посмотрели миллионы зрителей. А что театр? От силы тысяча человек в зрительном зале, а у кого-то и пятьсот, и даже сто - в каком-нибудь полуподвале. И эта ниша перестала интересовать государство. О ней забыли. А всё забытое, как известно, не терпит пустоты. Туда устремились люди определённых интересов. Театр превращен в закрытую, жёсткую тусовку.

 

- Куда смотрела общественность, критика?

- Критика? Расскажу вам свою историю, личную. Моя театроведческая молодость совпала с появлением всех этих новомодных течений: вербатим, "новая драма", театр «ДОК». Я была активно работающим театральным критиком, отсматривала по 5-6 спектаклей в неделю, отписывая их для «Известий», позднее для «Новых известий». Мне всё это поначалу нравилось, могу сказать абсолютно честно.

 

- Нравилось на фоне пьес советского периода?

- Не только. Они молодые, я молодая. Они что-то там придумывали. Это были 1990-е годы, как казалось, юность страны, литературы. Поиск нового российского театра. Появился Серебренников, театр «Практика». Потом, на определенном этапе личностного созревания, вдруг возникло отторжение. Кроме того, я с изумлением обнаружила, что новомодные режиссеры и драматурги выдохлись буквально за пару лет, они повторяются. Первый раз - было интересно, второй раз - смешно, на третий - ты уже недоумевал, поскольку видел то же самое уже два раза.

Повторяются они и сегодня. Собственно, в этой сфере с 1990-х ничего не меняется. Те же приемы: эпатаж, вызов общественному мнению, постмодернизм, стёб.

 

- Вы переросли их и себя тогдашнюю.

- Это нормально для живого человека - эволюционировать, расти. Не растут только трупы. Сегодня мне вменяют в вину тот период моей театроведческой жизни. Откопают давнюю рецензию, к примеру, на «Голую пионерку» и тычут: вот же, ты написала! А я и не отрекаюсь: был грех. Просто - был такой взгляд на вещи. Но он быстро стал меняться. И вот, когда я осознала, что все эти «ДОКи», «новая драма», Серебренников - туфта и шаманство, я вдруг с изумлением увидела: они уже всё заняли. Не осталось площадок, куда бы они не проникли - за исключением театров, где вообще ничто не меняется и не обновляется десятилетиями.

 

- Куда сегодня смотрит театральная критика?

- Нынешняя театральная критика - судя по тому, что случается читать - абсолютно однородна. Все хвалят одно и то же. Кинокритика и арт-критика, кстати, тоже спектра мнений не дают, поют хором. Вот почему я давно и резко вышла из критического сообщества. Это мне тоже ставят в упрёк. А для меня просто настало время искупления. Мне надо было пострадать. И удалось - уж поверьте. Это сейчас каждый день идут новости: «Дождь» закончился, «Школу злословия» закрыли, законопроект об иностранных агентах в СМИ внесли в Госдуму... И мы понимаем, что всё движется в правильном направлении. А пять лет назад выступить с открытым забралом против тех, кто еще недавно считал себя своей, - означало вызвать огонь со всех точек. И биться приходилось практически в одиночку. Где-то там, на горизонте, виднелся еще один боец. А вдалеке - еще... Нас можно было пересчитать по пальцам. Нас проклинали, над нами смеялись, никто не верил, что мы устоим. Однако - устояли.

 

- Какие надежды вы возлагаете на Экспертный совет по драматургии?

- Хочу заметить, что в последнее время у нас в стране слишком увлеклись советами - общественными, экспертными. Приглашают людей со стороны контролировать чью-то работу. Мне кажется, это сомнительная практика. Если бы на каждой чиновничьей должности находился профессионал с правильными, прогосударственными взглядами, не потребовалось бы такое количество «общественных контролеров».

На мой взгляд, начинать надо с госорганов, в том числе с Министерства культуры. На государственном уровне должно быть ясно обозначено, что сегодня требуется от театров и драматургов, желающих получать бюджетное финансирование. Нужен чёткий социальный заказ от государства. Без крайностей, разумеется. Не надо ура-патриотизма, воспевания отдельных, пусть даже выдающихся личностей. Возрождайте традиции великой русской и замечательной советской драматургии. Думайте о психическом здоровье ваших зрителей. Формируйте здоровую атмосферу в обществе. По возможности делайте человека лучше - добрее, умнее, тоньше. Разве есть более высокая цель у искусства? Многие театры ставят «новую драму» не от хорошей жизни. Допускаю, что есть несколько худруков-извращенцев, которым искренне нравятся матерщина с чернухой. Остальным просто хочется получить «Золотую маску». Значит, критерии отбора на неё должны быть другие - не те, что сегодня.

 

- Вы можете их назвать, другие критерии?

- Они очень просто формулируются, если признать, что сцена - не полигон для отработки чьих-то комплексов, маний, фобий. Что она призвана служить источником света, духовного обновления, радости жизни для тысяч людей.

Критерии очевидны. Важно - готов ли кто-нибудь применять их на практике? Возьмите недавнюю «Маску»: премия критики ушла к Константину Богомолову. Официальное объяснение: критики - люди независимые, кому хотят, тому и присуждают. Так - да не так. Критики у нас очень дорожат сотрудничеством с «Золотой маской». Это выгодно во всех отношениях. Посему, если бы руководители фестиваля сказали заигравшимся шалунам: «Ребята, создайте премию своего сообщества и вручайте её кому угодно, а наша премия называется национальной - давайте поищем более достойную кандидатуру», не сомневаюсь, альтернатива нашлась бы мгновенно. Не Богомоловым единым жив российский театр.