Драматургия

Юрий Соломин: «Драматургом надо родиться»

 

Сегодня на сцене и телеэкране нередко демонстрируются настолько низкопробные продукты театральной и кинодраматургии, что даже неискушённому зрителю от них тошно. Своим мнением на этот счёт я попросил поделиться Народного артиста СССР, профессора Щепкинского училища, художественного руководителя Государственного академического Малого театра Юрия Соломина. Наш оживлённый разговор естественным образом вышел за рамки обозначенной темы, от чего интервью мэтра сцены, данное им мне для писательской газеты,  стало, на мой взгляд,  ещё весомее и интересней.

 

- Юрий Мефодьевич, что сегодня, по вашему мнению, происходит с современной драматургией и театром? Почему так упал уровень?

- Мне кажется, что сегодня у нас в драматургии, с одной стороны, наступило некоторое затишье, а с другой - перехлёстывающая через край свобода. И свобода эта, я думаю, несёт театру больше вреда, чем пользы.

Обратимся  к классикам. Они не заканчивали литературных институтов, но стали писателями и драматургами на века. Островский был чиновником, но при этом невероятно талантливым человеком.

Воспитать драматурга нельзя. Драматургом надо родиться. То же самое и с актёрами, режиссёрами, музыкантами... 

 

- Как вы пришли в профессию актёра, режиссёра, художественного руководителя театра?

- Я никогда не болел желанием быть начальником. Я и сейчас этим не болею. Я прошёл свой путь в культуре, от самого низкого - актёра до самого высокого - министра. Сейчас почему-то все стремятся руководить. Без опыта, без знаний. Пытаются сами писать, делать инсценировки. Это непрофессионально. Человек должен быть либо драматургом, либо режиссёром, либо актёром.

Я сам из глубинки, из Читы. Кроме радио и книг у нас тогда ничего не было. Я слушал все трансляции из Колонного зала. Ходил во все кружки Дома пионеров - от танцевального и хорового до художественного и кукольного, перебирая их, пока не осел в драмкружке в младшей группе...

Другой вопрос - я никогда не мечтал быть режиссёром. Я даже не знал, что это такое. Когда я уже учился в институте имени Щепкина, то хотел быть только артистом. Поверьте, я говорю чистую правду. Потом судьба распорядилась по-другому, и произошло это совершенно неожиданно. Мне предложили режиссуру, причём за рубежом.

 

- Когда именно? Где?

- В Болгарии. Актёр и режиссёр Стефан Димитров прочитал обо мне в журнале отзыв Куросавы и предложил поставить спектакль «Лес». Я ответил: «Да что вы?! Я никогда этим не занимался!» Меня долго убеждали. В итоге я согласился. В конце 1970-х крайне сложно было работать режиссёром, не имея «корочки». Оформление поездки заняло больше года.

Мне неудобно было сказать болгарам правду, и я говорил, что мне вырезали аппендицит, затем ещё что-то. А когда уже «всё вырезали», я пошёл в Министерство культуры СССР. Меня приняла начальник отдела Байтерякова  (в последующем заместитель министра). Она всё выслушала, затем ушла куда-то, минут через пятнадцать вернулась и сообщила, что я могу ехать, документы готовы.

Спустя несколько лет мне таким же образом предложили снять фильм на Свердловской киностудии. Назывался он «Скандальное происшествие в Брикмилле». Мне не стыдно за эту работу по Пристли. Я даже получил какую-то премию как режиссёр.

Потом я заболел темой о Миклухо-Маклае. Прочитал о нём книгу и понял, что он заслуживает большего. Да, есть институт его имени, пароход его имени, а кто он такой - люди толком не знают. Я болел этой темой года два. И снял в итоге фильм. Его до сих пор показывают. Недавно ко мне подошёл один наш актёр моего возраста: «Послушай, а фильм-то, оказывается,  хороший». «Да, неплохой»,  - ответил я ему.

 

 - Каковы Ваши приоритеты в драматургии? Кому вы отдаёте предпочтение?

- Мои приоритеты, по понятным причинам, - в Сибири, Забайкалье. В Иркутске это был Валентин Распутин. В Красноярске - Астафьев. В Чите в педагогическом институте учился, к сожалению, рано ушедший Вампилов. Все они большие писатели. Но возьмите, к примеру, Распутина. Он не кидался ни в сценаристы, ни в драматурги, а писал талантливые рассказы и повести, из которых другие, почувствовав его дар, создавали сценарии, инсценировки, ставшие прекрасными спектаклями, кинофильмами.

 

- Как вы оцениваете так называемую «новую драму», от  которой  много шуму, но много ли проку?

- Понимаете, какая вещь? Я сам люблю крепкое словцо, но в нужный момент и в нужном месте, если это оправдано. Иногда, когда меня не понимают люди, ничего не знающие о Станиславском, я им по-русски говорю пару слов, и слышу в ответ: «Вот так бы сразу и сказал!» Общество у нас стало разношёрстное. Почему? Настоящая литература уводится на задний план, а то и попросту уничтожается. А вместе с ней уходит и великий русский язык. Я пытаюсь поднимать этот вопрос, но пока, кроме недругов, ничего не наживаю. И когда сегодня под маркой новой драматургии или нового театра иные торопятся уничтожить старое, заслужившее признание во всём мире, я говорю им: «Нет! Только через мой труп!» Но некоторые всё равно переступают и будут переступать.

Я добросовестно делал и делаю своё дело. В литературу я никогда не лез и не буду, даже с инсценировкой. В режиссуре у меня есть спектакли, которые не хуже, чем у других. Может быть, о них мало пишут, но это другой вопрос. Хотя ответ очевиден: я придерживаюсь традиционной русской школы, а не новаторской. Я не противник новаторства. Просто новаторство и классика несовместимы. Либо то,  либо другое. А полумат, грубые словечки - им не место на сцене. Они могут вызывать интерес только узкой части публики, представляющей определённый срез общества, понятно, какой. И если мы говорим о драматургии, то, мне кажется, нужно говорить, прежде всего, о воспитании. Это и есть цель искусства.

Настоящая литература тесно связана с идеологией, психологией, ощущением и знанием жизни. Без этого не может состояться ни один писатель. В своё время - опять-таки возвращаюсь к классикам - никто из них не заканчивал никаких курсов, но у каждого был талант. У Гоголя - один, у Салтыкова-Щедрина другой. У Достоевского - третий. И все они стали теми, кем стали.

 

- Юрий Мефодьевич, вы профессор Щепкинского училища, которое окончили в своё время сами. Какие сегодня студенты? Чем отличаются от вашего поколения?

- Они очень мало читают и поэтому плохо знают Пушкина, Гоголя. А их надо читать. Нельзя не знать и произведений Льва Николаевича Толстого. Хотя бы «Войну и мир». Признаюсь, я этот роман в школе не осилил. Почему? Потому что ничего не понимал. По этой же причине я не мог выучить монолог умирающего Болконского. Это философское, глубокое произведение. Я понял его, только закончив театральное училище, когда начал работать в Малом театре.

А началось моё знакомство с русской литературой с чеховской «Каштанки», которую прочитала мне бабушка в 1943-м году. Я рыдал, и мои младшие братья тоже. Это было для нас потрясением. Может, поэтому я на всю жизнь и полюбил собак. Я с ними связан памятью о Каштанке. Вот ведь какая вещь!

 

- Юрий Мефодьевич, вы застали корифеев Малого театра, которых связывала с Чеховым одна эпоха...

- Об Антоне Павловиче мне много рассказывал Анненков, который в своё время работал ещё с Остужевым.  В Малом театре он играл до 100 (!) лет. Это уникальный случай. Художественным руководителем театра во времена Чехова был Александр Павлович Ленский, они дружили с Антоном Павловичем. В театре шли одноактные пьесы Чехова «Предложение», «Свадьба». Он был уже известный писатель. И вот однажды Антон Павлович принёс Ленскому драму «Леший». Ленский прочитал и сказал: «Антоша! Не занимайся глупостями. Ты гениальный писатель. Пиши прозу, драматургией тебе заниматься рановато». Чехов обиделся. Но через два года почему-то переделал «Лешего» - и получился «Дядя Ваня», одна из лучших его пьес. Значит, драматург что-то понял из того, что говорил ему Ленский. А вообще говоря, режиссура это, прежде всего, и есть педагогика.

 

- Вы с супругой придерживаетесь в преподавании системы Ленского. В чём её особенность?

- Поясню на примере. Ленский набрал курс  из 5-7 человек, в числе которых был и Остужев. И предложил им: «Ну вот, мои дорогие коллеги, я даю вам две недели на подготовку, по истечении которых можете сыграть всё, что хотите». - «А можно в костюмах?» - «Можно». - «А можно в гримах?» - «Можно. Всё, что хотите». И они стали готовиться. Через две недели Ленский устроил просмотр. Очередь дошла до Остужева. Ленский спросил: «Кого ты показываешь?» - «Отелло». - «Пожалуйста». И Остужев сыграл Отелло. Наверное, это было неплохо, но Ленский попросил его повторить ещё раз. Тот выполнил. Потом ещё и ещё. На шестой раз Остужев отказался показывать, так как устал, на что педагог заметил: «Вот так и надо играть, уставая с первого раза!» Мы также даём студентам задание, а потом смотрим, кого от чего лечить.

 

- Как складывается творческая судьба ваших выпускников?

- Статистика во всех театральных вузах примерно одинаковая. Из группы в 25 человек артистами становятся 5-7. Остальные работают администраторами, заведующими постановочной частью, директорами театров. Без этих профессий театр невозможен, а их как раз-таки и не готовят, нет таких вузов. Как видите, отбор в искусстве более чем строгий. Это касается и музыкантов, и художников, скульпторов. С литературой дело обстоит ещё сложнее. Возьмите, к примеру, Михаила Задорнова. Он не претендует на роль Толстого, Достоевского, он яркий сатирик. Или же Михаил Жванецкий, который тоже давно занимается своим делом - причём, талантливо. Начинали они - один в авиационном институте, другой у Аркадия Райкина, писал для него репризы. И вот оба выросли как профессионалы. Критика их била, а они всё равно писали, всё равно росли. И вот теперь на их выступления высочайший спрос. А ведь эту популярность нужно было заслужить - и они заслужили.

 

- В театрах Москвы прошла чуть ли не повальная смена руководства. Чего она принесла больше: пользы или вреда?

- Я не могу не сказать о таких крупнейших мастерах, как Марк Захаров или ушедший недавно Пётр Фоменко. Им долго не давали заниматься режиссурой! Мне посчастливилось работать и с тем, и с другим. Это настоящее счастье для артиста! Но они не разменивались на мелочи, были только режиссерами. Что, Марк Захаров не мог снять себя в каком-нибудь своём фильме?! Или Пётр Наумович? Но они этого не делали. А кинокартины сняли прекрасные. И руководителями-то они стали не сразу! Битые-перебитые несправедливой критикой, устояли-таки и какие создали театры!

Откуда сегодняшний ажиотаж? «Нет, вы нам театр отдайте! Этих старпёров пора убирать!» Ну разве можно было убрать Любимова или запретить выходить на сцену Зельдину?! При одном их виде все благоговели - и артисты, и режиссёры. Потому что это великие трудолюбцы. Великие! Они любили свою профессию и ни разу не уронили её. Именно такие величины должны заниматься культурой - пропагандировать, курировать её.

 

- Юрий Мефодьевич, какие изменения вы хотели бы видеть у нас в стране применительно к театру, кино?

- Пора сказать «стоп!» гадости, проникновению негатива в искусство. Зачем насаждать в театре безвкусицу, балаган? Театр должен оставаться театром. Экспериментируйте себе на здоровье, но за сценой, а не на сцене!

Недавно я был потрясен другим. Жена позвала к телевизору - показывали американский фильм «Евгений Онегин». Он был снят ещё в 2008 году. По монтажу, по съёмкам я сразу понял, что это Голливуд. И так мне обидно сделалось. Не стыдно, нет: именно обидно за то, что нашу классику играют не наши артисты и снимают не русские операторы и режиссёры. Там вовсе не было стихов, но это был Пушкин.