Казарма. Восьмой час вечера. Рота отужинала и вернулась в расположение взводов. Поднялся на свой четвёртый этаж и Толик Нестеров, перекурив перед тем возле входа в казарму вместе со своими сослуживцами. Некурящие все уже занялись делом. Кто-то пришивает подворотничок в спальном помещении, кто-то начищает сапоги щёткой для блеска. Кто-то занят стиркой хэбэ в умывальной комнате, кто-то бреется либо стрижётся. Это всё первогодки, курсанты учебки, как и он, Нестеров.

Подойдя к своей прикроватной тумбочке, Толик достал из неё тетрадку и почтовый конверт, а также шариковую ручку, и отправился в Ленинскую комнату, чтобы написать письмо домой. Ленинка - она здесь же, на этаже, только ближе ко входу, почти напротив дневального, встречающего на посту всех входящих. Нестеров пару минут назад проходил мимо неё и даже заглянул, есть ли свободный стол. Место было. Есть оно и сейчас. Но уже заняты почти все столы. Недавние школьники скучают по дому - и отводят душу в посланиях к родным, близким. Они бы охотно позвонили родителям, друзьям или девушке, но это возможно сделать только с телеграфа, выйдя в город в увольнение, а увольнение курсантам не полагается. Вот и приходится обходиться письмами.

Нестеров сел за свободный стол в среднем ряду и раскрыл тетрадь на чистой странице.

Традиционное приветствие закончилось традиционным восклицательным знаком. Взору представилась родительская квартира из трёх смежных комнат и сами родители: мать, как обычно, за готовкой на кухне, отец собирающимся на работу либо только что пришедшим с неё. Нестеров-старший работал в две смены, чтобы обеспечить достаток многодетной семье, и Толик с детства таким его и запомнил: то ли надевающим, то ли снимающим галстук - узел не поддаётся, и батя долго возится с ним перед зеркалом на стене напротив двери в прихожей.

В воспоминаниях вся квартира залита солнечным светом. В разгаре лето. Если пройти в дальнюю комнату и остановиться перед окном, то из него увидишь довольно большое озеро в отдалении и частые зеленым-зелёные молодые тополя на правом берегу.

- Эх, оказаться бы сейчас там! - мечтательно подумал Толик. - И чтобы было лето!

У него засосало под ложечкой. Вспомнились беззаботные летние деньки. Берег. Купание с игрой в догонялки с ребятами со двора. Горячий песок под ногами и почти несмываемый загар, въевшийся в кожу.

Когда ещё он окажется в родном городе?! Целых полтора года впереди и даже больше, ведь сейчас апрель, а дембель не раньше октября.

Нестеров попытался продолжить письмо, но мысли почему-то застопорились, и он перечеркнул написанное. «Прямо как исправление в сочинении!» - подшутил он над собой, вспомнив школу, которую Нестеров окончил минувшим летом и, не добрав одного балла, не поступил в институт, по причине чего и был отправлен военкоматом в армию с первым же осенним призывом. И вот он уже пятый месяц в учебке в сибирской глубинке, вдалеке от больших городов и близко-близко к тайге, где он и будет служить в другой воинской части весь оставшийся срок на боевом дежурстве в ракетных войсках. Занесло? Угораздило? Повезло?

В Ленинку зашёл кто-то шумный. Нестеров оглянулся. Вошедших оказалось двое: старший сержант Анашкан и сержант Ёрш. Оба они замкомвзводы и им скоро на дембель. Старики - на армейском сленге. Деды. Дембеля.

Анашкан черноволос, высок, строен. В меру мускулист и подтянут. У него зычный голос и крутой нрав. При этом он всегда справедлив. Вся учебка опасается его немилости. Что до Ерша, то он чем-то действительно похож на эту некрупную речную рыбу: среднего роста, коренаст, с немного тяжеловатой походкой. Светлые волосы у него всегда топорщатся, а короткая чёлка слегка взлохмачена на лбу. Ёрш абсолютный добряк по натуре. Но службист ещё тот: муштрует свой взвод так, что он всегда и во всём лучший. Анашкан добивается такого результата постоянным прессингом, неоднократным повторением упражнения всеми и каждым. Ёрш же демонстрирует все приёмы сам - до тех пор, пока не увидит, что большинство освоило. Остальные, значит, подтянутся. Можно не форсировать, подождать. Итог будет не хуже, чем у Анашкана. Так, негласно, соревнуются они между собой своими взводами - Ёрш и Анашкан, что, удивительно или нет, совсем не мешает их закадычной дружбе. Они оба откуда-то из-под Челябинска. Земляки!

Вот Ёрш с Анашканом зачем-то подошли к карте Советского Союза, висящей на стене, для чего им пришлось пройти через всю Ленинскую комнату в её противоположный конец. Нестеров недоумевал, глядя на командиров, остальные курсанты тоже терялись в догадках. В скором времени однако всё прояснилось. Дембеля, за неимением атласа, решили по настенной карте наметить маршрут домой.

- Мы садимся в поезд вот здесь, в Новосибирске, - ткнул Анашкан пальцем в населённый пункт. - После него Омск, затем Курган, Челябинск - и мы, считай, дома.

- Ну да, там останется полчаса на автобусе или электричке.

- Лучше на электричке - потому что с того же вокзала. Перейдём на другой перрон - и всё.

- Автовокзал тоже близко.

- Я не забыл. Помню, - улыбнулся Анашкан, просияв всем своим мужественным лицом, что было совсем не характерно для него раньше. Скорое возращение домой сделало его уязвимым.

Дембеля разговаривали о своём, по идее чуждом курсантам. Но в душе каждого из них отзывалось каждое слово. Когда ещё им на дембель?! А вот этим сержантам - уже со дня на день. Волны воспоминаний накатывали на молодых солдат, мечты бороздили сердце, травили душу. И они же давали надежду, что придёт и их черёд. Надо только отслужить свои два года, как это сделали сержанты Ёрш и Анашкан. И тогда перед ними тоже откроется дорога домой, на гражданку, в прежнюю и новую жизнь, потому что за плечами останется выполненный долг перед Родиной - служба в армии.

- А это ты помнишь? - спросил через паузу Ёрш.

- Что именно? - не сразу ответил Анашкан, сравнивая расстояния до Новосибирска от Иркутска и Красноярска.

- Поезда часто опаздывают.

- Ничего. Подождём на вокзале.

- По нашей ветке они идут аж из Забайкалья и даже с Дальнего Востока. Вот отсюда! - Ёрш показал по очереди на Читу и Хабаровск.

- Ну и что?

- Значит, могут опоздать на все два, а то и три часа.

- И что ты предлагаешь?

- Давай лучше полетим на самолёте?

- До Челябы нет рейса. Есть только до Свердловска.

- Оттуда доберёмся поездом.

- И охота тебе пересаживаться?

- Зато окажемся дома часов на десять раньше.

- Нет. Я не хочу торопиться. Два года гражданских лиц не видел.

- Дались они тебе?!

- И девок тоже.

- А вот это уже стоящий разговор! - сыронизировал Ёрш и добродушно засмеялся.

- А что ты тут нашёл смешного? - недопонял Анашкан, и брови у него недовольно приподнялись.

Ёрш не дал ему осердиться окончательно. Просто и открыто сказал:

- Если честно, я хочу к Светке заехать. А она - ты знаешь - в Свердловске.

- Так бы сразу и говорил! А то развёл антиномию! - брови у Анашкана расправились, лицо приняло своё обычное выражение.

- Антиномия! Слово-то какое! Где ты его взял? - веселее прежнего засмеялся Ёрш. Он представил себя входящим в общежитие, где живёт Светка. И предвкушение долгожданной встречи взбудоражило его.

- Вот Светуля-то твоя удивится! Ведь ты сюрпризом нагрянешь? Не так ли?

- Ну а как же ещё? Неожиданным подарком.

- А застать её с кем-нибудь не боишься?

- Обоим дам в рог - и домой!

Последние слова иголкой кольнули курсантов. Особенно - Нестерова. Ему даже захотелось закурить, чтобы перебить неприятные ощущения никотином, хотя он не так уж и давно из курилки. Ребята со двора написали, что его Юлька крутит с другими парнями. Письма от неё стали приходить реже, а потом и совсем прекратились. «Значит, правда», - рассудил Нестеров и загоревал. Юлька ему нравилась. И фигуристым телом, и весёлым нравом, и бойким языком. Он изорвал её фотографию на мелкие кусочки и сжёг их вместе с грудой последних осенних листьев за зданием казармы. Особо легче, увы, не стало. Но ныло уже как-то отдалённо и не так больно, как в начале. Он запрещал себе думать о ней, и ему это в общем-то удавалось. Не считая нескольких приступов ярости. «Не прощу, - говорил в такой момент сам себе Нестеров. - Не прощу! Даже если придёт виниться. Солдата предавать нельзя. Солдат - подневольный человек».

- Я всё-таки за то, чтобы поехать поездом, - отвлёк Нестерова от собственных мыслей Анашкан, обратившись к Ершу. - Ты со мной или нет?

- Чего не сделаешь ради друга! - улыбнулся, подтверждая согласие, Ёрш.

- Тогда давай уже выберем конкретный поезд.

- Давай.

- Я за то, чтобы поехать красноярским экспрессом.

- Скорый поезд - дороже.

- Ну и что! Деньги для дембеля прах.

- Ну и словечки у тебя, старший сержант! - снова припустил иронию Ёрш.

- А что в них не так?

- Всё! Антиномия. Прах.

- Слова как слова.

- Не скажи!

Анашкан улыбнулся, как бы извиняясь за свою не каждому понятную лексику. Его обаяние с большой долей благородства всегда обезоруживало всех. Сейчас произошло то же самое. Курсанты все, как один, прониклись ещё большим уважением к командиру.  А он, а сам Анашкан?

- Я щас! - бросил он Ершу кратким-краткую фразу, и в два шага оказался перед нишей в стене, где хранились музыкальные инструменты роты. Извлёк оттуда гитару и, тронув струны, обратился к присутствующим, не столько спрашивая разрешения, сколько следуя армейскому этикету:

- Молодняк деду позволит сыграть одну песню?

- Конечно! Да! Сколько угодно! - загалдели молодые солдаты, разом отвечая на реплику всеобщего любимца.

Анашкан встал ногой на стул и упёрся изгибом гитары в бедро.

Нестерову сильно хотелось курить, но ещё сильнее - увидеть то, что будет дальше. И он продолжал сидеть на своём месте.

В Ленинской комнате нередко случались репетиции и концерты. Например, 23 февраля было показано несколько номеров по случаю праздника. В том числе с участием гитары. Но концерт тот полностью работали курсанты. Тут же, сейчас взял инструмент в руки дед. Для чего? Зачем? У него такой душевный порыв?

Нестеров и не знал, как и многие другие, что Анашкан играет на гитаре. Однако вот же: один-два звука - и гитара подстроена. А вот уже и проигрыш, вступление.

Нестеров вслушивался в мелодию, пытаясь узнать её, и не узнавал.

Меж тем Анашкан уже пел, подыгрывая себе на гитаре:

 

- Как грустно, туманно кругом!

Тернист, безотраден мой путь...

 

Удивительным было слышать от него такие слова. Крепкий мужской характер противоречил заявленному песней образу.

 

И прошлое кажется сном,

томит наболевшую грудь.

 

Нестеров, да и другие курсанты тоже, не могли взять в толк, откуда такая песня и почему, пока дело не дошло до припева:

- Ямщик, не гони лошадей! - пропел Анашкан, и всем стало всё ясно.

 

Мне некуда больше спешить...

 

Вот она - ключевая фраза! Служба в армии заканчивается, скоро домой...

Можно не торопить время. И незачем торопить.

Два года позади. Целых два года! Два года пребывания чёрте где, в условиях несвободы, обязательности слова и дела, неотменимости и неоспоримости чувства долга.

Верится и уже немного не верится, что всё это было: ранний подъём, жизнь по расписанию и приказам. Карантин, присяга, учеба - учёба всему, что может пригодиться солдату. Потом передача опыта, обучение молодых... И это тоже в отрыве от дома, вдалеке от гражданки...

Погрузившись в происходящее, Нестеров совершенно забыл, что ему было охота курить.

Анашкан пел, а подразумеваемое слышалось всем и каждому. И курсантам хотелось подпевать, но была бы испорчена эта песня, сольная и одновременно общая, выстраданная одним и передаваемая от него по эстафете другим.

Ёрш тоже молчал, то ли не желая или не умея подпевать, то ли не смея испортить красоты и высоты момента. И он, этот момент, запомнится им навсегда - курсантам и командирам, и будет жить в душе многие годы, десятилетия. Несмотря ни на что. На катаклизмы и метаморфозы. Жару и холод. Болезнь или нужду. Славу, успех. Такова сила музыки, сила поэзии. И это - великое счастье для всех, у кого есть слышащее сердце, видящая душа.

 

Мне некуда больше спешить.

Ямщик, не гони лошадей.