Сергей зашёл в телефонную будку и набрал номер. Ровные, длинные гудки послышались тотчас же, послышались и тут же оборвались - телефонистка вышла на связь и коротко попросила: «Подождите минуту». Она прикрыла ладонью микрофон, и её голос зазвучал глуше. На том конце провода разговаривали - отозвавшаяся телефонистка и ещё кто-то - вероятно, подруга.

Сергей посмотрел на часы, оглянулся. С цветущих тополей осыпался пух. Белые островки обступили киоск, клумбу, телефонную будку. Покачиваясь из стороны в сторону, простучал по рельсам трамвай.

«Ещё встретим принца - какие наши годы!» - услышал Сергей,  и тот же самый голос деловито произнёс:

- Слушая вас. Двадцать первая.

- Видите ли, - замешкался Сергей, подбирая слова, чтоб изложить свою просьбу покороче, - я впервые в вашем городе и хотел бы ознакомиться с достопримечательностями. Вы не подскажете?..

- Никак на экскурсию собрались, молодой человек?! - перебила телефонистка и таким тоном, словно  бы  Сергей затевал игру или розыгрыш. Она, надо думать, всё ещё пребывала под впечатлением от разговора с подругой.

- На экскурсию, - подтвердил Сергей и, помедлив, прибавил: - и, представьте себе, под маминым присмотром.

Случайная шутка показалась Сергею неуместной и глупой.

- А может, я за вами присмотрю? - не без юмора ответила телефонистка и засмеялась. Её смех был столь же приятен, что и голос.

Приезжий и местная жительница в приподнятом настроении сами не заметили, как перешли в разговоре на «ты».

- Что если мы и вправду встретимся, и ты покажешь мне город? - уже всерьёз предложил Сергей.

- Опиши меня по голосу: угадаешь - приду, - ответила она.

И Сергей принялся угадывать.

Цвет глаз, овал лица, причёска, фигура - ровным счётом ничего не совпало. При каждом несоответствии они оба смеялись так, как смеются дети, счастливые от игры в испорченный телефон. Счастливые своим неведением о мимолётности детства.

 

 На свидание Сергей опоздал. В безоблачном небе стояло солнце, словно сгорая от нетерпения узнать, чем закончится этот забавный роман. Короткая тень путалась под ногами, как бы противясь предстоящей встрече. Глаза открыто и равнодушно глядели вперёд и в никуда, и только походка выдавала волнение.

Сергей издали узнал описанный ею памятник. Тёмные каменные фигуры солдат то ли поднимались в рост, то ли опускались на колени. Алые цветы в подножии монумента отливали кровью.

Она не встала с последней от края скамьи и не пошла Сергею навстречу. Её забавляло то, как Сергей скользил глазами по женским лицам и незадачливо улыбался, не находя её, не узнавая. Не высокий, не модно одетый, он явно не походил на принца, и она не спешила обнаружить себя. Женщина всегда имеет право на выбор. Красота и молодость - её сила и её же слабость. И что способно соединить их воедино? Страсть? Любовь? Безумие?

И только тогда, когда Сергей направился прочь, она догнала его и окликнула.

Сергей молча выслушал её оправдание и  зачем-то спросил, глядя в сторону монумента:

- Как называется этот памятник?

- «Без пяти семь», - последовал ответ.

- Почему «семь» и почему «без пяти»?

-  Ровно в семь закрывается винный отдел - вот каменные мужики и рванулись к магазину.

Она улыбнулась, ища примирения, надеясь, что от шутки и он улыбнётся. Сергей не улыбнулся, сказал:

- Нельзя смеяться над прошлым.

- Я не смеюсь. Это шутка. Все шутки смешные.

- «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно...»

- Чьи это стихи? Лермонтов?

- Да.

-  А я Есенина больше люблю и знаешь, почему? Он и обо мне написал: «Как васильки во ржи, цветут в лице глаза...»

-  Похоже, - согласился Сергей, взглянув на неё, -  у тебя тоже голубые глаза и  светлые длинные волосы.

Они помолчали, думая о себе, друг о друге и о любви, об этой волшебнице, чей приход всегда внезапен и тих, а уход молчалив и бесследен.

- Что мы стоим? - нарушила молчанье она. - Ведь ты хотел посмотреть город.

- Я передумал.

- Из-за меня?

- Из-за тебя.

Она подняла под тополем прутик и стала вычерчивать им на песке его имя. Каждую букву  она нарочно выводила с усердием первоклассницы и  приговаривала, улыбаясь: «Э-с-с - серьёзный,  Е-э-э - единственный, Эр-р - романтичный...»  Лёгкий ветерок шевелил её волосы, платье. Белые  невесомые пушинки вились в воздухе, перекатывались по земле, оседали на плечи.

Сергей вынул из кармана карандаш и записную книжку.

- Ты что там делаешь? - окликнула Сергея она, начертив после имени три восклицательных знака. - Мои слова записываешь, что ли?

- Почти угадала, - ответил Сергей.

Она бросила прут, подошла к Сергею, заглянула в блокнот - и узнала в наброске себя: свой острый подбородок, ямочки на щеках, свои смеющиеся  глаза, свою грустную улыбку.

- Похоже-то как! - не удержалась, воскликнула она. - Ты что, художник?

- Не совсем. По духу только.

- Что так? Вдохновение не посещает? Муза покинула?

- Она самая. И ещё фортуна.

- Возьми меня замуж. Я буду твоею музой. Я смогу. Не веришь?

- Ты и в самом деле очень живописна. Хочешь, я напишу твой портрет?

- Хочу. Мой портрет обойдёт все галереи мира и принесёт... тебе... славу.

Последние слова она произнесла торжественно, отделяя их друг от друга. Наверное, именно так говорила Жозефина с Наполеоном, когда тот возвращался к ней после очередной победы.

-  А когда я умру, - подхватил шутку Сергей, - ты издашь свои мемуары. Ты  расскажешь удивлённому миру, какого  гения не приметило человечество.

Карандаш ещё несколько раз коснулся бумаги. Сергей вырвал лист и сказал, протягивая: «Возьми. Сохрани для потомков». И тут же как бы между прочим заметил: «На обороте мой телефон. Разочаруешься в принце - позвони. А твой портрет я всё равно напишу, по памяти».

 

Она пообещала позвонить - и позвонила. В тот год так же, дольше обычного, цвели тополя. Одинокая пушинка влетела в раскрытое окно и опустилась ей на колени. Задумавшись, она отодвинула книгу, подержала  на ладони пушинку и подошла к зеркалу. Поспешное, недолгое замужество мало изменило её облик. Её сильное молодое тело, независимый взгляд по-прежнему задерживали на себе внимание мужчин, но она уже не придавала этому значения. Грусть гордого одиночества проступила на её лице, а в глубине души не ослабевала вечная, нескончаемая надежда на женское счастье, на лучший удел. Сердце тосковало по любви, но разум не давал воли чувствам.

«Ты в самом деле очень живописна, - припоминались ей иногда бесхитростные слова Сергея. И тогда она вынимала из-под настольного стекла набросок-портрет, сразу же после свадьбы разорванный пополам ревнивым мужем и бережно склеенный ею. Вот и сейчас она глядела на себя, узнавая свою грустную улыбку, свои смеющиеся глаза, и думала: «Странно-то как! Встретились и расстались. Между нами не было ничего, а я его помню. Помнит ли он меня?»

Знала бы она, что Сергей её тоже вспоминает и так же, как и она, глядит на портрет. Он сдержал слово, исполнил своё полуребяческое обещание, каприз художника, сердца ли. Откуда ей было знать, что именно её портрет  - единственное украшение его комнаты, что воспоминание о ней - единственное для него утешение в минуту грусти и душевного непокоя.

 

 ...Сергей стоял на пороге, намереваясь уйти, но внезапный телефонный звонок заставил его вернуться. «Междугородный, - определил по  зуммеру Сергей. Осмеливаясь позвонить, она посчитала, что не застанет его дома, и другие жильцы, ничего  не подозревая, возвестят ей о том, что за её спиною только что загорелся мост, навсегда оборвав  дорогу  назад, к прошлому. Потому-то нежданная готовность Сергея услышать, узнать - и либо позвать, либо оттолкнуть - остановила её.

Услышав короткие гудки, Сергей положил трубку, веря и не веря, что она наконец позвонила, и он не успел или не посмел выговорить то, быть может, единственное слово, которое она хотела услышать от него.

Они оба стояли в растерянности, а за окнами, не то утешая, не то укоряя его и её, летел тополиный пух, этот летний снег - первый и последний в году.