Трак
Жанр: трагическая комедия
Пьеса написана на документальном материале и доподлинно воспроизводит историческую обстановку и атмосферу предреволюционных лет. Среди прототипов представители известных купеческих династий. Один из них Савва Морозов.
Абсолютно новаторское произведение - как по форме, так и содержанию, как это понимал Чехов.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
ЛИЦА:
Тырышкин Афанасий Васильевич, купец, лет 40, не доволен собой и жизнью;
Варвара Михайловна, его жена, разочарована браком с ним; влюблена в другого;
Татьяна, его дочь от предыдущего брака, девица, шустра, иногда не в меру смешлива;
Холодов Тимофей Саввич, сосед Тырышкиных, молодой человек лет 20-25, имеет привычку нукать, поскольку слегка бестолков, отсюда сильно обидчив;
Щукин-отец, купец, лет 60-65, до смешного помешан на театре, не к месту сонлив;
Данила, слуга Тырышкиных, древний, но крепкий старик, почти глух от старости и настолько же инертен;
Прокламатор, студент, он же беглец, трусоват, но хитёр;
1-й жандарм, рьяный службист, но больше с виду;
2-й жандарм, простодушный добряк, орусившийся малороссиец.
Действие происходит в феврале 1917 года.
Кабинет в доме Тырышкина в Москве. Стол, два стула. Справа входная дверь, по обе стороны от нее шкафы, книжный и платяной. Напротив - дверь в соседнюю комнату. Возле стены диван. В глубине кабинета рояль. За ним окна с видом на улицу. За окном метель.
На диване ТЫРЫШКИН. Лежит, заложив руки за голову. На спинке дивана газета. Купец берёт её, пробует читать, бросает. Садится на диване.
ТЫРЫШКИН. Тоска! Метель! (Встаёт) Метель, тоска... (Подходит к окну.) Зи-ма. «Зима. Что делать нам в деревне?» А что в Москве? Большая, но тоже деревня. (Помолчав) Ещё одна зима, снег, метель. Ты старик, Тырышкин!
Оборачивается, видит рояль, идёт к нему. Прикасается одним пальцем к клавишам, слышатся долгие, грустные звуки.
Входит ТАТЬЯНА.
ТАТЬЯНА (удивлённо). ПапА, ты играешь?!
ТЫРЫШКИН. Сыграл бы - и с каким удовольствием! Но, увы, не умею.
ТАТЬЯНА. А хочешь, я сыграю?
ТЫРЫШКИН. Спой лучше.
ТАТЬЯНА (подсев к роялю). Романс?
ТЫРЫШКИН. Хоть что... Что-нибудь.
ТАТЬЯНА играет и поёт романс «Ямщик, не гони лошадей». ТЫРЫШКИН слушает сдержанно, но всё равно видно, что все его существо отзывается на каждый звук, на каждое слово.
ТАТЬЯНА (поёт). «Всё было лишь ложь и обман...»
Входит ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. ТЫРЫШКИН не замечает её.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Браво, браво! (Обрывается голос ТАТЬЯНЫ, музыка.) Играй-играй - и мне охота послушать. (ТЫРЫШКИН хочет уйти, делает шаг, останавливается.) Играй же!
ТАТЬЯНА. Мне расхотелось, мамА.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Помешала вам, значит?
ТАТЬЯНА. Что вы! Просто я... просто мы...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ну да... конечно... (Уходит.)
ТЫРЫШКИН (с досадой). Вот так всегда, во всём.
ТАТЬЯНА (не расслышав). Вы что-то сказали, папА?
ТЫРЫШКИН. Метель, говорю, метель.
ТАТЬЯНА. С самого утра метёт...
ТЫРЫШКИН. С самого утра. С самого-самого!
ТАТЬЯЯНА. О чём вы, папА?
ТЫРЫШКИН. Так, ни о чём.
ТЫРЫШКИН берёт газету, листает.
ТАТЬЯНА. ПапА, а, папА? Можно я вас спрошу?
ТЫРЫШКИН. Спрашивай, если не знаешь.
ТАТЬЯНА. А, правда... революция скоро?
ТЫРЫШКИН. Революция?.. А тебе-то что?
ТАТЬЯНА. Ничего. Только вот...
ТЫРЫШКИН. Нашла о чём думать. И не будет никакой революции. Враки это.
ТАТЬЯНА. Не скажите, папА: Тимофей Саввич...
ТЫРЫШКИН. Ты его больше слушай - он ещё не то скажет. Что он, что его отец - хороши оба: когда ещё обещались сватов прислать, а где они, сваты те?.. Ну-ну, девица, не стыдись: пора тебе замуж, пора.
ТАТЬЯНА. Я ничего, папА, только жених-то... знаешь...
ТЫРЫШКИН. Жених как жених, а что обеднели они, так то не сильно.
ТАТЬЯНА. Вот ведь и дорогу нам продали.
ТЫРЫШКИН. И ничего: была бы дорога, а кто строил - дело десятое.
ТАТЬЯНА. Так-то оно так...
ТЫРЫШКИН. О чём печаль-то? Приданое готово, дом вот купил.
ТАТЬЯНА. Дом?! Где?!
ТЫРЫШКИН. В Антипьевском переулке, бывший Колымажный двор.
ТАТЬЯНА. Особняк Оболенских?
ТЫРЫШКИН (не без гордости). Он самый. Но покамест об этом...
ТАТЬЯНА. Не скажу, папА: ни Тимофей Саввичу, ни Савве Тимофеевичу.
ТЫРЫШКИН. Пускай сюрприз будет.
ТАТЬЯНА. Пусть, пусть... Ой! Меня же Тимофей Саввич ждёт, вот память куриная! Я побегу, папА?
ТЫРЫШКИН. Бе-ги, а то он там всю нашу библиотеку прочитает и горе ему тогда - от ума.
ТАТЬЯНА. Не успеет - я уже побежала.
ТЫРЫШКИН (вслед). Беги-беги, стрекоза... (Берёт газету, читает). «Продаётся дом братьев Красильщиковых с садом на английский манер...» Англоамерикашки, а тоже, видать, перебираются из Замоскворечья да в дворянский район. Ехали б сразу за границу... Ехайте, братики, туда - там ваша родина. «Выстрелом из револьвера в упор убит в своём кабинете городской голова Алексеев Петр Данилович...» У-бит...
Входит ДАНИЛА.
ДАНИЛА. Господин Щукин пожаловали-с.
ТЫРЫШКИН. Кому пожаловались?
ДАНИЛА. Пришёл, говорю, господин Щукин.
ТЫРЫШКИН. Щукин?
ДАНИЛА. Они-с.
ТЫРЫШКИН. Отец или сын?
ДАНИЛА. Кто ж разберёт их! Сами-то не назвались.
ТЫРЫШКИН. Молодой? Старый?
ДАНИЛА. По мне, так, молодой ещё.
ТЫРЫШКИН. Сын, значит.
ДАНИЛА. Может, и сын. Вам же в отцы годится.
ТЫРЫШКИН. Так то отец, значит.
ДАНИЛА. Значит, отец.
ТЫРЫШКИН. Отец... сын... не разбери-пойми. Экий ты, право.
ДАНИЛА. Не пускать, что ль?
ТЫРЫШКИН. Веди.
ДАНИЛА уходит.
Слышен мощный порыв ветра.
ТЫРЫШКИН. Да уймись ты, метель! Сколько можно!
Входит ЩУКИН-отец.
ТЫРЫШКИН (про себя). И чего старику не сидится? И метель - нипочём.
ЩУКИН. Здравствуйте, Афанасий Васильевич!
ТЫРЫШКИН. Здоров, здоров... А как ваше здоровьице?
ЩУКИН (не расслышав). Чего коровнице?
ТЫРЫШКИН (вполголоса). Оглох, никак, старый. (Очень громко) Здравствуйте, говорю, Иван Самсонович!
ЩУКИН. Здравствуй, здравствуй, любезный!.. Что-то я глохнуть стал: едва-едва слышу.
ТЫРЫШКИН. Это ничего, в нашем деле главное - голова.
ЩУКИН. Вот, вот: слова, слова. Отдельные только слова и слышу. Где разумею, где нет. Ты уж не обессудь меня, старика.
ТЫРЫШКИН. Как можно! Да что вы!.. Присаживайтесь, пожалуйста.
ЩУКИН. С делом я к вам - сидеть некогда. На том свете отдохну.
ТЫРЫШКИН. Что за дело такое? Большой важности - нет?
ЩУКИН. В театре...
ТЫРЫШКИН (тихо). Ну, сейчас заведётся: театр да театр - не переслушать. (Громко) Что, вы говорите, в театре?
ЩУКИН. Не я в театре - рояль!
ТЫРЫШКИН (про себя). Что он, что Данила: не разбери-пойми. (Вслух) И хорошо, что рояль.
ЩУКИН. Плохо, совсем плохо, - он ведь преставился, каюк!..
ТЫРЫШКИН. Кто преставился?
ЩУКИН. Да рояль этот.
ТЫРЫШКИН. Этот? (Показывает на свой рояль.)
ЩУКИН. Не ваш - который в театре.
ТЫРЫШКИН. Ну. А я-то что?
ЩУКИН. А ваш... не преставился, нет?
ТЫРЫШКИН. Цел как будто. Давеча дочь играла, так ладно звучал.
ЩУКИН. Вот и я говорю: ладный, видный у вас рояль, не соврал Холодов.
ТЫРЫШКИН. Из самого Берлина. Старинной работы.
ЩУКИН. Знатный, знатный рояль!.. Сколько попросите? (Складно перебирает клавиши.)
ТЫРЫШКИН. Непродажный он. (ЩУКИН садится к роялю.) Вы играете?!
ЩУКИН. Играл когда-то. Думал, музыкантом, певцом стану. В заграницах учился.
Играет кого-то из итальянских композиторов, здорово, лихо играет. Вот доиграл до конца.
ТЫРЫШКИН (с искренним восхищением). Браво, Иван Самсонович, браво!
ЩУКИН. Это что! Это я играю по памяти - слуха-то нет совсем. А вот в юности!.. А пел я как?! Лучше Карузо!
ТЫРЫШКИН. Может, споёте?
ЩУКИН. Что ты! Никак нельзя!.. Эх, редкостный был у меня тенор.
ТЫРЫШКИН. Что ж вы певцом не сделались?
ЩУКИН. Трак у меня обнаружился... к сожалению. Или - к счастию.
ТЫРЫШКИН. Брак?
ЩУКИН. Трак, потеря голоса от волнения. Так-то вот, любезный вы мой, так-то вот. (Помолчав) Значит, не продадите рояль ваш? (Встаёт.)
ТЫРЫШКИН (не раздумывая). Отчего ж не продать-то! Берите, хоть сейчас забирайте, даром отдам.
ЩУКИН. Значит, понимаете вы искусство.
ТЫРЫШКИН. Может быть. Я ведь писательством бредил.
ЩУКИН. И что же не стали?
ТЫРЫШКИН. «Стал»: дебет-кредет, убыль-прибыль - (с горчайшей иронией) поэзия!
ЩУКИН. Станете ещё, ежели талант имеете, - годы-то ваши какие. (Направляется к выходу.) Вчера в опере «Риголетто» давали. Так я в сотый раз слушал. Слушал да и заснул прямо в ложе.
ТЫРЫШКИН. Старость не радость.
ЩУКИН. Куда уж хуже!.. А как проснулся, так и понять не мог, где я: то ли в гробу, то ли на том свете, - тишина-то мёртвая была. Так бы и умер, наверно, в неведенье. Благо, тотчас аплодисменты посыпались да крики «браво». Вот ведь где смертный страх, а? В театре! Ну да пойду я. А за роялем завтра заеду. Спасибо вам, Афанасий Васильевич!
Выходит, за ним и ТЫРЫШКИН.
Сцена некоторое время пуста.
Слышится отдалённый смех - вначале из библиотеки, затем - громче - из проходной комнаты. Это ТАТЬЯНА трунит над ТИМОФЕЕМ. Вот показалась она. Вот он.
ТАТЬЯНА. Какой вы смешной, Тимофей Саввич.
ТИМОФЕЙ (имея привычку нукать). Ну... (Тотчас же, запоздало поняв смысл фразы, с обидой.) Я - смешной?
ТАТЬЯНА. А то нет! (Смеётся.)
ТИМОФЕЙ. Ну вот: я же и смешной, оказывается.
ТАТЬЯНА. Не обижайтесь, пожалуйста, Тимофей Саввич. Я хотела сказать: не везёт вам всегда - вечно в историю попадаете.
ТИМОФЕЙ. Ну, попадаю. Но разве ж я виноват?
ТАТЬЯНА. Нет конечно же... Домой-то хоть хорошо доехали?
ТИМОФЕЙ. «Лучше и придумать нельзя»: расскажу, так опять смеяться будете.
ТАТЬЯНА. Что, опять, что ли, история?
ТИМОФЕЙ. Ну. Это рок какой-то.
ТАТЬЯНА. Ой, расскажите, а, Тимофей Саввич?
ТИМОФЕЙ. А смеяться не будете?
ТАТЬЯНА. Не буду. Честное слово!
ТИМОФЕЙ. Слушайте тогда. (Помолчав) Выхожу от Джельтмена, ну, сажусь на извозчика, едем. Джельтменова вилла - темно! - ей-ей «Черный лебедь»: мансарда-то шеей лебедя выгнулась, ну а флигеля с боков прям лебединые крылья. Только что не шипит... лебедь в гневе! Ну. Только отъехали - слышу Лола Чёрная в спину поёт: «Ямщик не гони лошадей». Мой и не гонит, а из-за угла - тройка. Ну, тройка и тройка...
ТАТЬЯНА. Ну-ну, мало ли их?!
ТИМОФЕЙ. Я умостился как дома, воротник поднял, шапку надвинул - подремлю, думаю, ну. А с тройки кричат: «Вон он, держи!»
ТАТЬЯНА (сдерживая улыбку). Вам, что ли, кричат?
ТИМОФЕЙ. Ну. Ямщик мой за кнут и - хлесь! - лошадь. Та сразу в галоп. Шапка моя с головы долой да в снег. «Стой! - кричу ямщику, - шапка упала!» (ТАТЬЯНА сдерживает смех.) А тот: «Пропадай шапка, барин: догонят - убьют!»
ТАТЬЯНА. А что, и вправду убили бы?
ТИМОФЕЙ. Ну. Ямщик-то мой у того бабу увёл, жену то есть... Не переставая стегал от погони лошадь. Насилу ушли.
ТАТЬЯНА (растягивая от смеха слова). Ну и подремали же вы, Тимофей Саввич!
ТИМОФЕЙ. Ну. (Кидаясь в обиду) Опять смеётесь?
ТАТЬЯНА (прикрывая ладонью смеющийся рот). Наоборот - жалею вас.
ТИМОФЕЙ. Я - что! Шапки жаль - хорошая была шапка... Опять смеётесь?
ТАТЬЯНА. Это я романс вспомнила.
ТИМОФЕЙ. Какой романс? С какой стати?
ТАТЬЯНА. Романс Лолы Чёрной, у Джентельмена...
ТИМОФЕЙ. Ну, пела цыганка, и что ж?
ТАТЬЯНА. А то, что припев там... (Прыскает смехом.)
ТИМОФЕЙ. Ну, припев, и что в нём смешного?
ТАТЬЯНА. А то, что слова там: «Ямщик, не гони лошадей», а ваш-то ямщик гнал, да так, что вы аж шапку потеряли... (Смеётся открыто.)
ТИМОФЕЙ. Ну, знаете!.. (Хочет уйти.)
ТАТЬЯНА (удерживает его за локоть). Не уходите, простите!
ТИМОФЕЙ (идёт к двери). Прощайте!
ТАТЬЯНА. Я прошу вас.
ТИМОФЕЙ. Увольте!
ТАТЬЯНА. Я прошу вас.
ТИМОФЕЙ. Не желаю и слышать. (Закрывает ладонями уши.)
ТАТЬЯНА. Я прошу вас!
ТИМОФЕЙ. Я не слышу. (Берётся за ручку двери.)
ТАТЬЯНА. Я люблю вас!
ТИМОФЕЙ. Я не слышу. (Без перехода) Что, что вы сказали?
ТАТЬЯНА (стыдясь своего нечаянного признания и делая вид, что его не было). Я?! Когда?
ТИМОФЕЙ. Только что.
ТАТЬЯНА. Только что?
ТИМОФЕЙ. Ну.
ТАТЬЯНА. Только что я ничего не говорила. Молчала.
ТИМОФЕЙ. Ну, молчали. А тогда, когда...
ТАТЬЯНА. Когда тогда?
ТИМОФЕЙ. Вы сказали, что любите меня. (ТАТЬЯНА прячет глаза.) Сказали-сказали - по глазам вижу. Так поцелуйте меня. (Подставляет щёку.) Целуйте, целуйте...
ТАТЬЯНА. Нахал! Не желаю вас видеть... (Хочет уйти.)
ТИМОФЕЙ (удерживает за локоть). Не уходите, простите!
ТАТЬЯНА. Прощайте! (Спешит к двери.)
ТИМОФЕЙ. Я прошу вас. (Идёт рядом.)
ТАТЬЯНА. Увольте!
ТИМОФЕЙ. Я прошу вас.
ТАТЬЯНА. Не желаю и слышать. (Закрывает ладонями уши.)
ТИМОФЕЙ. Я прошу вас.
ТАТЬЯНА. Я не слышу. (Берётся за ручку двери.)
ТИМОФЕЙ. Я люблю вас.
ТАТЬЯНА. Я не слышу.
ТИМОФЕЙ (ещё громче). Я люблю вас!
ТАТЬЯНА. Я не слышу!
ТИМОФЕЙ (совсем громко). Я люблю вас!
Входит ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА.
ТАТЬЯНА. Ой!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ещё и сватов не было, а они...
ТИМОФЕЙ. Ну. То есть это... сценку мы репетируем.
ТАТЬЯНА (подхватив уловку, ТИМОФЕЮ). А теперь пойте: «Я люблю вас, Ольга...» Пойте же, ну!
ТИМОФЕЙ (поёт). «Я лю...» (Замолкает, стушевавшись.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА берёт из шкафа книгу и уходит со словами: «Сценку они репетируют. У-гу».
ТАТЬЯНА (шёпотом). Пойте. Она за дверью.
ТИМОФЕЙ (поёт). «Я люблю вас, Ольга... Я люблю вас, Ольга...» (Шёпотом) Дальше - не знаю...
ТАТЬЯНА. И не беда - теперь уж не слышит... А вы молодец, не растерялись. Дайте я вас за это... Закройте глаза.
ТИМОФЕЙ (закрывает и сразу же открывает глаза). Опять насмеётесь?
ТАТЬЯНА. Закройте, не бойтесь.
ТИМОФЕЙ подчиняется. ТАТЬЯНА встаёт на цыпочки, тянется губами к его лицу, чтобы поцеловать.
ТИМОФЕЙ. Можно открыть?
ТАТЬЯНА. Нельзя! (Снова силится поцеловать и не смеет.)
ТИМОФЕЙ. Всё?
ТАТЬЯНА. Нет!
ТИМОФЕЙ. Фокус, что ли?
ТАТЬЯНА. Нет. (ТИМОФЕЙ открывает глаза.) Фокус, фокус. (ТИМОФЕЙ зажмуривается, улыбнувшись: понял.) Наклонитесь немножко. (ТИМОФЕЙ наклоняется.) Ниже! Ещё ниже!
ТИМОФЕЙ. Ну!..
ТАТЬЯНА (отчаявшись). Не получается фокус.
ТИМОФЕЙ. А ну как у меня получится?
ТАТЬЯНА. У вас?
ТИМОФЕЙ. Ну.
ТАТЬЯНА. Мне закрыть глаза?
ТИМОФЕЙ. Ну. И - чур! - не подглядывать.
ТАТЬЯНА. Не буду, не буду.
Закрывает глаза, пятится к двери. ТИМОФЕЙ тянется к щеке ТАТЬЯНЫ губами, та приоткрывает глаза.
ТИМОФЕЙ. Не подглядывать! Ну. (Силится поцеловать и тоже не смеет.)
ТАТЬЯНА (улыбаясь). Что, не получается фокус? (Кто-то торкнулся в дверь.) Ой!
Входит ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Что же вы под дверью стоите?
ТАТЬЯНА. Мы не стоим. (Подмигнув ТИМОФЕЮ, имитирует.) Я выронила платок...
ТИМОФЕЙ (продолжает). Я - к платку...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (подхватывает). А тут дверь?
ТИМОФЕЙ. Ну. Ага. Да.
И - шмыг за дверь, ТАТЬЯНА за ним.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (кладёт книгу на место). Платок они уронили... «Верю», «верю».
Входит ТЫРЫШКИН.
ОН. С кем это ты тут разговариваешь?
ОНА. С кем? Сама с собой. С вами-то много не наговоришь.
ОН. Полно тебе, Варвара! Ну чего ты, зачем? (ОНА хочет уйти.) Обожди, садись. (Усаживает за плечи. Та не садится.) Я спросить хочу.
ОНА. Спросил уже. Наговорились.
ОН. Ты прости меня...
ОНА. Нечего! Да и ни к чему.
ОН. Ты прости, что к тебе я так... Я ведь вижу, тяжело тебе. С нами. Со мной.
ОНА. Поздно вспомнил.
ОН. Ты о чём?
ОНА. Ни о чём.
Входит ТАТЬЯНА.
ТАТЬЯНА. ПапА, смотри! Что это? (Подаёт какой-то листок.)
ТЫРЫШКИН (взяв, взглянув). Прокламация.
ТАТЬЯНА (читает). «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
ТЫРЫШКИН (комкая прокламацию). Где взяла?
ТАТЬЯНА. На воротах было наклеено. Тимофей Саввич снял. Он ещё не ушёл, я - к нему. (Убегает.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Скоро в дом полезут со своими листовками.
ТЫРЫШКИН. А я их жду: (С усмешкой) голодранцы всех краёв, геть до мене!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Давай, давай... дозовись лешего... (Без перехода) Щукин зачем приходил?
ТЫРЫШКИН. Рояль нужен театру.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А нам, что ли, не нужен?!
ТЫРЫШКИН. То мы, то - театр.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. «Молодец», «правильно»: продавай всё - революция грядеши.
ТЫРЫШКИН. Я за так, не за деньги.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ещё лучше! «Молоток»! Раздавай всё, пока не отняли.
ТЫРЫШКИН. Варвара!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (ворчит). Наживал добро, наживал...
ТЫРЫШКИН. Татьяне я другой рояль куплю...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Продолжай в том же духе...
ТЫРЫШКИН. Ну, чего ты? И не будет никакой революции.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Как же! Забыли тебя спросить. (С улицы доносится свист городового.) Вон - прокламатора ловят, сейчас сюда забежит. Встречай. С хлебом-солью.
Вбегает ТАТЬЯНА.
ТАТЬЯНА (задохнувшись от бега). ПапА! МамА! Там беглец какой-то!
ТЫРЫШКИН. Кто?!
ТАТЬЯНА. Беглец!
Все выбегают из комнаты. Какое-то время сцена пуста. Вот дверь распахивается. Вбегает БЕГЛЕЦ и за ним ТЫРЫШКИН. БЕГЛЕЦ дышит, как загнанная кляча, и по временам кашляет.
ТЫРЫШКИН. Прячьтесь! Скорей!
БЕГЛЕЦ. Куда?!
ТЫРЫШКИН. Куда-нибудь!
БЕГЛЕЦ прячется за шторину и кашляет, кашляет.
ТЫРЫШКИН. Да не кашляйте вы!
БЕГЛЕЦ. Не могу. Астма.
ТЫРЫШКИН. Ноги, ноги видны! Выходите! (БЕГЛЕЦ, выйдя, мечется на одном месте.) Идут! (БЕГЛЕЦ лезет под стол.) Куда, дура! (Тот вылезает.) В шкаф! В шкаф! Скорей!
Слышатся шаги по коридору.
БЕГЛЕЦ (юркнув в растворённую дверцу). Найдут, ей-богу, найдут!
Стук в дверь.
ТЫРЫШКИН (громко). Сейчас! (БЕГЛЕЦ кашляет в шкафу. БЕГЛЕЦУ, грозным шёпотом) Да умрите же, ну!
Тот замолкает. Стук повторяется. ТЫРЫШКИН отворяет дверь.
1-й жандарм. От кого запираемся, господин Тырышкин?
ТЫРЫШКИН. Ото всех - стихи сочиняю. Хотите послушать? (Декламирует)
«Когда от бури не останется следа,
и, успокоившись, песчинки-человеки
займут свои привычные места,
как после бури входят в русло реки...»
Как, ничего?
2-й жандарм. Ни. Нэ Шевчинко. «Ревэ и стонэ Днипр широкый...» Бачите, гарно як?
ТЫРЫШКИН. Ага. То ж Шевченко, не я. Конечно.
1-й жандарм. А буря у вас революцией пахнет.
ТЫРЫШКИН. Нет, то не революция вовсе - апокалипсис.
«Когда осядет мировая пыль,
как в первый раз, рассеявшись по свету,
ещё одну беспамятную быль
преподнеся песчинке-человеку...»
Видите?
Из шкафа доносится кашель. ТЫРЫШКИН делает вид, что это он кашляет. ЖАНДАРМЫ переглядываются.
2-й жандарм. Смутьяна шукаем. Мабуть, к вам забиг. Ни?
ТЫРЫШКИН. Если бы забёг, я бы его, подлеца, сам в околоток доставил - нечего баламутить!
Снова кашель. ТЫРЫШКИН подкашливает, ЖАНДАРМЫ озираются по сторонам. Входит ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА с подносом в руках. На подносе две чарки с водкой, закуска.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Откушайте, не побрезгуйте, господа хорошие!
1-й. Нельзя - служба.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Замёрзли, поди, озябли. Выпейте...
ТЫРЫШКИН. Для сугрева.
2-й. Трохи нэ покаличит, ни... (Берёт рюмку.) Штоб у хати все було! (Выпивает.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Благодарствуйте! (Подносит чарку другому.)
1-й (с рюмкой). Ваше здоровье! (Выпивает.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Закусите, пожалуйста!
Подставляет тарелку. ЖАНДАРМЫ хрустят огурцом.
Кашель слышится. ТЫРЫШКИН опять подкашливает. 1-й жандарм поворачивает к нему голову.
ТЫРЫШКИН. Астма. Замучила прямо.
1-й. Странная астма. (Глядит с подозрением.)
ТЫРЫШКИН. Вот и я говорю: странная, душит и душит. (Кашляет для убедительности.)
2-й (заглядывает под стол, затем - за шторину). Биглых у хати нимае?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Что вы! Откуда!
2-й (заглянув в соседнюю комнату, 1-му). Нимаэ никОго. Пидем на вулицу.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Может, чаю попьёте?
1-й. Некогда. Служба.
Комната пустеет - ТЫРЫШКИНЫ провожают ЖАНДАРМОВ.
Из шкафа раздаётся кашель, показывается нос и снова прячется - в коридоре шаги. Дверь в комнату отворяется.
ТЫРЫШКИН (войдя). Революционер, говорите? (Голосом 2-го жандарма) Вин самый. Щоб вин змерз, курва! (Голосом 1-го) Листовки развешивал, смутьян, мятежник! (Своим голосом) Что ж вы сразу не сказали? Здесь он, в шкафу сидит. (Голосом 2-го) А ну выходь, бисово плимя! (Голосом 1-го) Выходи, кому говорят! (Своим голосом) В кандалы его! В Сибирь! (Дверка открывается робко.) Хай гние, нехай умрэ на морозци... (Голосом 1-го) Спиной вперёд марш! (Показывается спина.) Не оборачиваться! Руки за голову! (ПРОКЛАМАТОР подчиняется.) К стене, живо! (Голосом 2-го) Можэ, в расхид ево?
БЕГЛЕЦ. Я больше не буду.
ТЫРЫШКИН. Так тебе и поверили... (Голосом 2-го) Дай наган. Скажем, побёг - ну и стрельнули... (БЕГЛЕЦ начинает молиться.) Ага, Бога вспомнил! Кру-гом! (БЕГЛЕЦ обречённо поворачивается, ожидая выстрела, и оседает, лишаясь чувств. ТЫРЫШКИН подхватывает его под мышки.) Что ж ты пугливый такой! (Тащит к дивану, кладёт, приводит в чувство.) А ещё революционер называешься...
БЕГЛЕЦ (придя в себя). Я жив или умер?
ТЫРЫШКИН. Поживёшь ещё. Ну, очухался?
БЕГЛЕЦ. Чуть не умер... Живой! Правда, живой!
ТЫРЫШКИН. Ты мне вот что скажи: зачем тебе революция?
БЕГЛЕЦ. Все туда, ну и я с ними.
ТЫРЫШКИН. Кто это все?
БЕГЛЕЦ. Студенты.
ТЫРЫШКИН. Драть вас надо, да так, чтоб вы ни сесть, ни лечь не могли. Дурь-то вашу мигом бы вышибло. Сдать тебя, что ль?!
БЕГЛЕЦ. Ой, не надо, я больше не буду.
ТЫРЫШКИН. Тогда отвечай, зачем тебе революция?
БЕГЛЕЦ. Соломон Ильич говорит... (Кашляет.)
ТЫРЫШКИН. Кто такой? Чем занимается?
БЕГЛЕЦ. Эсер. Листовки нам выдаёт. Не нужен нам, говорит, такой царь... (Кашляет.)
ТЫРЫШКИН. Вот жидовская морда, «царь» Соломон!
БЕГЛЕЦ. Свобода, говорит, будет, равенство, братство.
ТЫРЫШКИН. «Свобода». А тюрьмы, расстрелы, французскую гильотину не хочешь?
БЕГЛЕЦ. Упаси Бог!
ТЫРЫШКИН. Ну так, слово давай, что не будешь служить «царю» Соломону. Впредь и вовеки веков.
БЕГЛЕЦ. Честное студенческое!
ТЫРЫШКИН. Божьим словом клянись.
БЕГЛЕЦ. Вот вам крест! (Крестится.)
ТЫРЫШКИН. А теперь ступай. (Напоследок) И больше не попадайся. Не отпущу!
БЕГЛЕЦ. Не попадусь - вот и не отпустите. (И - в дверь.)
ТЫРЫШКИН. Ах, ты... Эх, молодо-зелено!
КАРТИНА ВТОРАЯ
ЛИЦА:
Тырышкин;
Холодов Савва Тимофеевич, отец Тимофея, купец, весьма серьёзный господин;
Красильщиковы, четыре брата-акробата, купцы, одеты одинаково и с причудами - как американцы-плантаторы;
Щукины, отец и сын. Сын одет тоже не по-купечески: в казённой шинели, в казённых сапогах;
Бахрунин-первый, купец, молчун, вызывающий смех, едва начав говорить;
Бахрунин-второй, купец, сама осмотрительность, размеренность и такт;
Председатель, дворянин, выходец из купцов, патологически боится не оправдать доверия начальства;
Министр, не без чувства юмора, контактный, деятельный человек;
Помощник министра, персонаж без реплик, статист;
1-й офицер, торопыга где не надо, преждевременный паникёр;
2-й офицер, вояка-романтик, сбивающийся на кликушество.
Действие происходит в зале для заседаний купеческого собрания.
За столом буквой Т двое: ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (на своём месте) и ТЫРЫШКИН (на своём).
Из-за окон доносятся звуки метели. (Входящие в зал в одежде отряхиваются от снега, потирают озябшие руки.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (посмотрев на карманные часы). Уже без пяти, без пяти! (Хватается за голову от отчаянья.)
ТЫРЫШКИН. Придут, Филимон Матвеевич, не беспокойтесь.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. А-га. А ну как Аверинцев раньше явится, тогда что?!
ТЫРЫШКИН. Аверинцев?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Аверинцев, Аверинцев, министр торговли.
ТЫРЫШКИН. Так Одинцов же...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Аверинцев (смотрит в бумажку), Сергей Александрович.
ТЫРЫШКИН. Это что ж, третий министр за полгода! Так получается?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ага, «третий»... Четвёртый!
ТЫРЫШКИН. Свистопляска какая-то. Чехарда.
Слышатся шаги, голоса.
ТЫРЫШКИН. Идут, кажется.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (зажмурившись). Только бы не он, только бы не он...
Входят ХОЛОДОВ, КРАСИЛЬЩИКОВЫ. Здороваются.
ТЫРЫШКИН. Свои, Филимон Матвеевич!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (открывает глаза). Слава те Господи, Царица небесная!
ХОЛОДОВ (подавая руку ТЫРЫШКИНУ). Чего это он, с какой нужды-радости?
ТЫРЫШКИН. Министра ждёт, а зала пуста.
ХОЛОДОВ (ТЫРЫШКИНУ). Так-так: боится из кресла вылететь? Что ж, поможем, встряхнём за шиворот.
ТЫРЫШКИН. А надо ли?
Снова шаги, голоса в прихожей. Снова зажмуривается ПРЕДСЕДАТЕЛЬ и молится себе под нос. Входят БАХРУНИН-первый, БАХРУНИН-второй.
ХОЛОДОВ (ПРЕДСЕДАТЕЛЮ). Сыне мой, отверзи очи свои! (Смеётся.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (с опаской открыв глаза). Тебе бы, Холодов, всё шутки шутить. А ты сядь на моё место - тоже взмолишься.
ХОЛОДОВ. Мне и здесь хорошо. «Грязью играть - руки марать».
Снова шаги, голоса.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Иисусе Христе, Пресвятая Богородица...
Входят ЩУКИНЫ, отец и сын.
ЩУКИН-сын. Вы чего это, Филимон Матвеевич?
ХОЛОДОВ. О нас, грешных, молится. (Смеётся.) Моли Бога о нас, Филимон-угодник!
Смеётся, как и ТЫРЫШКИН. Прочие улыбаются.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Взмолишься тут: министр вот-вот прибудет, а вас носит неизвестно где.
ЩУКИН-сын. Так не пройти ж, не проехать по городу. Не Москва - осаждённая крепость. Жандармы, казаки кругом. Революционные элементы...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. А, чтоб им пусто было!
КРАСИЛЬЩИКОВ. Перевешать бы всех!..
ХОЛОДОВ. Тебя - первого.
Входит МИНИСТР с ПОМОЩНИКОМ. Здоровается. Кто встаёт, кто нет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (рекомендует купцам). Министр торговли и промышленности Одинцов... (МИНИСТР улыбается.) простите... (Смотрит в бумажку.) Аверинцев Сергей Александрович. Прошу любить и жаловать. Уф! (Плюхается в кресло, стирает пот со лба.)
МИНИСТР (всё еще улыбаясь). Любить - не обязательно, а вот на помощь вашу, господа купцы, очень рассчитываю. Прежде чем говорить о деле, давайте-ка познакомимся. Представьтесь, пожалуйста, господа.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (вскочив, заглянув МИНИСТРУ в глаза). Весь цвет купечества, (смотрит в бумажку.) Сергей Александрович. Все гильдии, Сергей Александрович: с первой по третью... Ну-с, с кого начнём, господа?
ХОЛОДОВ. С крайнего, господин председатель!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Так. Кто у нас крайний? Бахрунин...
БАХРУНИН-первый. А почему я? Пускай вон...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (строго). Аркадий Петрович!
БАХРУНИН (стоя, тушуясь). Бахрунин-с, Аркадий Петрович, купец второй гильдии...
ХОЛОДОВ. А скупец первой!
Все смеются. БАХРУНИН конфузится и начинает тараторить бездумно...
БАХРУНИН. ...член городской Управы, член Николаевского общества, член попечения семей лиц, ссылаемых в Сибирь, член...
МИНИСТР. Довольно, довольно! Член... простите... спасибо. (Улыбается.)
БАХРУНИН садится.
БАХРУНИН-второй. Бахрунин Прохор...
МИНИСТР. Братья?
ХОЛОДОВ. Ага! Сводные. (Смеётся.)
БАХРУНИН. Шутка. Однофамильцы мы. Я - Прохор Сергеевич. (Чётко) Купец первой гильдии Бахрунин Прохор Сергеевич. Звания перечислять?
МИНИСТР. Ой, лучше не надо - наслушался.
ЩУКИН-сын. Щукин. Сын.
МИНИСТР. Чей, говорите, сын?
ЩУКИН-отец. Мой, господин министр... заумная голова. (Отвешивает сыну оплеуху.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (встав). Это Щукины, отец и сын, господин министр. (Показывает украдкой кулак ЩУКИНУ-отцу.)
Поочерёдно, по старшинству, представляются братья КРАСИЛЬЩИКОВЫ:
- Красильщиков ВиктОр Бенедиктович, купец 1-й гильдии.
- Красильщиков Цезарь Бенедиктович, купец 2-й гильдии.
- Красильщиков Наполеон Бенедиктович, купец 3-й гильдии.
- Красильщиков Ипполит Бенедиктович, купец 4-й гильдии.
МИНИСТР. 4-й же не бывает! (Все смеются.)
КРАСИЛЬЩИКОВ-младший. Простите, оговорился: купец 2-й гильдии.
МИНИСТР. «Цезарь», «Наполеон»... Как это?
ХОЛОДОВ. «Американцы» они!
МИНИСТР. Не русские, правда?
КРАСИЛЬЩИКОВ-старший. Мать полячка, отец русский.
МИНИСТР. Отец и сыновья?
ХОЛОДОВ. Четыре брата-акробата.
МИНИСТР (без тени улыбки). Ну а вы, господин шутник, кто?
ХОЛОДОВ. Холодов, купец 1-й гильдии.
МИНИСТР. Фамилия вам подходит как нельзя лучше: морозный вы господин.
ХОЛОДОВ. «Всяк человек ложь».
МИНИСТР (ХОЛОДОВУ). Точно. (ТЫРЫШКИНУ) И, наконец?..
ТЫРЫШКИН. Купец 1-й гильдии Тырышкин Афанасий Васильевич.
МИНИСТР. Очень приятно... Ну вот и познакомились, господа. Теперь - о деле. Министерство торговли и промышленности планирует... где-нибудь через месяц созвать в Москве торгово-промышленный съезд. Мы хотим объединить две силы: купечество и промышленность - в одну.
ХОЛОДОВ. А надо ли?
МИНИСТР. Даже необходимо. В теперешней России, стоящей под угрозой революции, уже нет места ни прежней идеализации, ни вере. Руки интеллигенции беспомощно опускаются, народ обеднел и обнищал, донышко казённого сундука показывается всё яснее и яснее, и вся огромная храмина, которую представляет ныне наше отечество, начинает расползаться по швам...
ХОЛОДОВ. И расползётся: гнилое дерево всё равно рухнет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (осаживает). Холодов!
ХОЛОДОВ. Что «Холодов»? Пустая это затея, ненужная.
ТЫРЫШКИН. ЧтО от нас требуется - скажите.
Слышится громкий храп заснувшего за столом ЩУКИНА-отца.
МИНИСТР (поглядев на спящего). Я мог бы говорить много и долго, но вижу: не стОит. Скажу только следующее. Подумайте хорошенько и поддержите идею съезда. Со всеми предложениями обращайтесь к председателю вашего купеческого собрания или к нам, в министерство. Мы будем вам благодарны.
Уходит вместе с ПОМОЩНИКОМ.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Холодов, ты что, нарочно? Куражишься и куражишься.
ХОЛОДОВ. Твоё место занять хочу. По домам, что ли?
Некоторые встают, чтобы уйти.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ещё минутку внимания! (Все садятся.) Английский банк принимает контрвалюту. (КРАСИЛЬЩИКОВЫ переглядываются, перешёптываются.) Из расчёта: 12 рублей за фунт. Желающие могут таким образом застраховать себя от разорения революцией.
ТЫРЫШКИН. Как бы сами там они не разорились!
Опять некоторые встают, чтобы уйти. Входят два ОФИЦЕРА.
1-й ОФИЦЕР. Господа купцы?..
ХОЛОДОВ (подхватывает, передёргивая). Вы арестованы! (Смеётся.)
БАХРУНИН-первый и КРАСИЛЬЩИКОВЫ - в замешательстве: уж не арест ли это и вправду? ЩУКИН-сын будит отца.
ЩУКИН-отец (спросонья). Что, кончилась опера?
ХОЛОДОВ. Начинается.
ЩУКИН-отец. Где оркестр? Где публика?
ЩУКИН-сын (громким шёпотом). Папаша, мы не в театре. Ш-ш-ш!
ЩУКИН-отец. На отца шикать?! Я тебе! (Влепляет оплеуху.)
1-й ОФИЦЕР. Господа купцы, Россия в опасности!
ХОЛОДОВ. Да ну? А мы и не знали.
Никто не смеётся.
2-й ОФИЦЕР (ХОЛОДОВУ). Зря шутите, господин купец: всё очень серьёзно.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Может, представитесь, господа офицеры?
1-й офицер. Командир «чёрной» сотни (в зале шум, гул) ротмистр Коновалов.
ХОЛОДОВ. Тогда вы ошиблись адресом: евреев здесь нет, разве что один-два затесались, да и те - православные.
2-й ОФИЦЕР. Не о них речь - о России. Выслушайте, пожалуйста.
ХОЛОДОВ (с иронией). Молчу, молчу...
1-й ОФИЦЕР. Мы ошельмованы. «Чёрная» сотня - не скопище антисемитов. Мы не погромщики. (ХОЛОДОВУ) Это я вам отвечаю...
ХОЛОДОВ. Мерси, мерси...
1-й ОФИЦЕР. ... Мы за Россию, за русский народ.
ТЫРЫШКИН. А зачем же громите евреев?
1-й ОФИЦЕР. Это не мы. Это народ расправляется с ростовщиками. И правильно делает: дай им волю - они всех по миру пустят и Москву превратят в Житомир.
БАХРУНИН-первый. А говорите: не антисемит.
1-й ОФИЦЕР. ПомЯните мое слово, когда оно сбудется.
ХОЛОДОВ. Он ещё и пророк, господа. (Шум одобрения.) Айда по домам!
2-й ОФИЦЕР (1-му). Давай я скажу? (Тот уступает ему место оратора.) Господа, зря вы смеётесь и зря нам не верите. Россия в опасности! Да-да, в опасности! И вот - почему. Россия больна...
ВЫКРИК. А вы доктора, что ли? (Кто-то смеётся.)
2-й ОФИЦЕР. Россия очень больна. Революция доконает её.
ТЫРЫШКИН. Да не будет никакой революции.
2-й ОФИЦЕР. Мы люди военные и знаем наверное - будет. Сонм недругов сеет её днём и ночью. И посеют, уже посеяли. Полиция сбилась с ног. Правительство бездействует. Царь безмолвствует. И только «чёрная» сотня пытается что-то сделать.
ХОЛОДОВ (с издёвкой). Благодетели вы наши, кланяемся до земли.
2-й офицер. Зря смеётесь, ой зря смеётесь: вспомните о нас, да поздно будет.
ТЫРЫШКИН. Чего вы от нас хотите?
ХОЛОДОВ. Денег. Чего же ещё!
2-й ОФИЦЕР. Да, нам нужны деньги. (Снова шум в зале.)
ЩУКИН-сын. Они нам тоже нужны.
2-й ОФИЦЕР. Нам нужны не для нас - для России. Мы поднимем народ, вооружим народ. Сотни «чёрных» сотен спасут мать-Россию... (Все, кроме ПРЕДСЕДАТЕЛЯ, встают и уходят.) Господа, Россия в опасности! Господа... (Жест отчаянья. Садится, трёт мучительно голову.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Рад бы помочь - нечем.
2-й ОФИЦЕР. Погибла Россия.
1-й ОФИЦЕР. Погибла матушка-Русь.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
ЛИЦА:
ТЫРЫШКИНЫ;
ХОЛОДОВЫ, отец и сын;
ЩУКИН, сын.
Действие происходит в доме ТЫРЫШКИНА.
Столовая. В проёме двери виден рояль. Стол накрыт на три персоны. За столом АФАНАСИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА, ТАТЬЯНА. Прислуживает ДАНИЛА: разливает по чашкам чай из начищенного до блеска самовара. Слышно, как булькает, наливаясь, кипяток, потом - как хрустит в щипчиках комковой сахар.
ТАТЬЯНА. МамА! ПапА! Кто такой Джельтмен?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Человек с хорошими манерами.
ТЫРЫШКИН. Благовоспитанный человек.
ТАТЬЯНА. Это я знаю - не то. Кто он, у кого прозвище Джентльмен?
ТЫРЫШКИН. А! Джентельмен!
ТАТЬЯНА. Это у него вилла в Петровском парке?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. У него. У кого же ещё! Другого такого пройдоху во всей Москве не сыскать. Дворянчик из обедневшей семьи, разбогатевший на картах. И виллу-то назвал как - «Чёрный лебедь».
ТАТЬЯНА. Он, значит.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. «Он», «значит»... Что ты хочешь сказать?
ТАТЬЯНА. Говорят, Джентельмен проиграл в карты фабриканту... Фамилию забыла, трудная такая фамилия.
ТЫРЫШКИН. Бостан-жогло.
ТАТЬЯНА. Вот, вот - Бостан-жогло... Миллион рублей проиграл.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Миллион рублей?!
ТАТЬЯНА. За одну ночь.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Миллион рублей за одну ночь?! (ТАТЬЯНЕ) А ты от кого знаешь? От Холодова, от Тимофея Саввича? (ТАТЬЯНА кивает.) Ты с ним это... не больно-то откровенничай: знаешь пословицу? «Где кто отобедает, всё изведает».
ТАТЬЯНА. Он хороший, мамА.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Все мы хорошие. До поры, до времени. (Смотрит на мужа.) Налей-ка, Данила, ещё чашечку, а потом ступай: справься в кухне, не готов ли пирог. Коль готов, то неси.
ДАНИЛА, налив чаю, уходит. Все молчат.
Входит ДАНИЛА.
ДАНИЛА. Директор гимназии пожаловали-с.
ТЫРЫШКИН. Скажи ему: не могу принять - занят.
ДАНИЛА. Сказал-с, а они настаивают.
ТЫРЫШКИН. Скажи, я болен.
ДАНИЛА. И эдак им говорил - не верют.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. То занят, то болен. Кто ж поверит - никто. У, бестолковщина!
ТЫРЫШКИН (ДАНИЛЕ). Скажи: деньги дам. Завтра же. Сам привезу.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Не много ли чести, Афанасий Васильевич?
ТЫРЫШКИН. Иди, Данила, иди.
ДАНИЛА. Так и сказать, барин?
ТЫРЫШКИН. Так и скажи.
ДАНИЛА уходит.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (мужу). Не понимаю - зачем ты его держишь? От него проку - как с вороны перьев.
ТЫРЫШКИН. «Верен раб - и господин ему рад». Знаешь?
ВАРВАРА. Да-а? А это ты слышал? «Где правит раб господский дом, хозяин сам живёт рабом».
ТЫРЫШКИН. Он служил у нас, Варвара Михайловна, когда у нас ещё... в общем, давно.
ТАТЬЯНА. А я его столько же, сколько себя, помню. Я даже... смешно это... сперва думала, что он... мой отец.
ТЫРЫШКИН. В ту пору я много работал. Капиталец-то мне от отца достался - одни слёзы. С того и...
Дверь распахивается. Входит ДАНИЛА спиной вперёд, растопырив руки. За ним ЩУКИН-сын, одетый в форменную шинель ведомства народного просвещения, с синими отворотами, обутый в сапоги бутылками.
ДАНИЛА (пятясь от двери). Господин, господин, извольте выйти! Извольте...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (с куском во рту). Это же Щукин-сын! (Зажимает ладонью рот, ужаснувшись произнесённому.)
ЩУКИН-сын (ДАНИЛЕ). Да отвяжись ты, старый!
ТЫРЫШКИН. Данила!
ДАНИЛА (посторонившись). Слушаю, ваше степенство?
ТЫРЫШКИН. Это же Щукин Пётр Иванович. Купец, сын купца, а ты... Что же ты?
ДАНИЛА. А чего ж они как директор гимназии ходют? (ЩУКИНУ) Простите, ваше степенство. Да ежли б я знал, стал бы я нешто препятствовать! Да и силов нет гнаться за юношей, насилу выдюжил.
ТЫРЫШКИН (ЩУКИНУ). Вы уж простите его, Пётр Иванович. А ты, ты, Данила, снеси вниз...пальто Петра Иваныча.
ДАНИЛА (снимая шинель). Нешто это пальто? Шинель, шинелишка... Я в эдакой-то ишо войной на турку хаживал. (Уходит с шинелью в руках.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (ЩУКИНУ). Говорила я вам: одеваться следует сообразно сословию, и... (Осекается - перебил ТЫРЫШКИН.)
ТЫРЫШКИН. Варвара Михайловна... распорядитесь пойдите: чаю Петру Иванычу.
ЩУКИН. Благодарствуйте. Чаю не надо. Я сейчас же - обратно.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА всё равно уходит, за ней и ТАТЬЯНА.
ТЫРЫШКИН. Дело ко мне или как? (Пододвигает к гостю стул.)
ЩУКИН (садится). И не то, чтобы дело, - просьбишка самая малая.
ТЫРЫШКИН (подсаживаясь поближе). Слушаю.
ЩУКИН. Как это?.. Словом... Ну...
ТЫРЫШКИН. Говорите, как есть, Пётр Иванович: чем смогу - помогу.
ЩУКИН. Мой отец... знаете...
ТЫРЫШКИН. Он был у меня сегодня... Простите, что перебил.
ЩУКИН. Что ему нужно было? Если не секрет, конечно.
ТЫРЫШКИН. Что вы! Какой секрет. Отец ваш просил продать ему рояль.
ЩУКИН. Рояль? Зачем он ему?
ТЫРЫШКИН. Он не для себя - для театра. В театре рояль преставился...Ой! В общем, рояль нужен театру, а мой самый тот: старинный, немецкий, второго такого во всей Москве нет.
ЩУКИН. Рояль, театр... Повредился он на театре, что ли? Едва ходит уже, а сам одно твердит: театр, театр. Мало ему, видно, расходов на спектакли, где он больше спит по старости, нежели оперу слушает в своей ложе. Теперь вот рояль. Да что рояль! Завещание написал: завещаю все моё имущество, движимое и недвижимое, Большому театру. А мы-то как же жить должны - я и все остальные?
ТЫРЫШКИН. До чего сильна, гляди-ка, страсть человеческая! (Помолчав) Завтра я увижусь с ним в Управе. Собирается он туда - нет?
ЩУКИН. Обязательно будет - дело у него там какое-то. Если не захворает вдруг: на дворе метель, а он... И снег-то ему нипочём будто, и ветер.
ТЫРЫШКИН. Не заболеет, нет: порода не та.
ЩУКИН. Порода-то да, но годы, годы какие!
ТЫРЫШКИН. В общем, поговорю я с ним, а там, как говорится: что Бог на душу положит.
ЩУКИН. Благодарствуйте, Афанасий Васильевич!
ТЫРЫШКИН. Кланяйтесь от меня Ивану Самсоновичу.
ЩУКИН. До свидания!
ТЫРЫШКИН провожает Щукина до двери, затем возвращается к столу. Входит ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Чего он припёрся-то? Одолжиться на одежонку по чину? Ха-ха! Молодец Данила, что не впускал его, - нечего. Пусть сперва уважительный вид заимеет. Вот потеха: купца к купцу не пусти-и-ли.
ТЫРЫШКИН. Смейся, смейся, Варвара, только гляди: как бы плакать потом не пришлось.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. И поплачу - с меня не убудет, слёз не жалко. (Садится к столу, трогает рукой самовар.) Самовар остыл. Пей теперь чай холодный.
ТЫРЫШКИН. И попью. (Потрогав самовар) И не остыл он вовсе, зря говоришь.
Входит ТАТЬЯНА, за ней Данила.
ДАНИЛА. Холодов Савва Тимофеевич пожаловали-с.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Сказал - и стоит! (ДАНИЛЕ) Беги вниз, встречай, веди! И чайный прибор не забудь смотри. Без пяти минут свёкор прибыл, а он стоит остолопом.
ТЫРЫШКИН. «Свёкор». Ну-ну.
ДАНИЛА. Где уж мне бежать-то, Варвара Михайловна! И не стою я вовсе, иду уже.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (ДАНИЛЕ). Много разговаривать стал. Смотри у меня!
ДАНИЛА уходит. Входит ХОЛОДОВ-отец.
ХОЛОДОВ. Приветствую тебя, забытый уголок!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (ТАТЬЯНЕ, вполголоса). Иди понарядней оденься. (Прихорашивается, глядится, как в зеркало, в самовар.)
ХОЛОДОВ (вслед ТАТЬЯНЕ). Куда это она?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Сейчас вернётся. Милости просим!
ТЫРЫШКИН. Садись. Как раз чай пьём.
ХОЛОДОВ. А я бы водочки выпил - замёрз что-то.
ДАНИЛА вносит и ставит на стол перед ХОЛОДОВЫМ чайный прибор, наливает чаю.
ТЫРЫШКИН. Замерзнуть немудрено: метель, зима.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Холодно.
ХОЛОДОВ. Холодову холодно. Каламбур, сосед и соседушка... Чё это у вас шкаф не на месте? (Встаёт.)
ТЫРЫШКИН. Тяжеленный он, не сдвинешь, брось.
ХОЛОДОВ. Так уж и не сдвину? (Ставит шкаф на место.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ай-да силища у вас, о-го-го!
ХОЛОДОВ. Я-то что? А вот прадед мой, говорят, вправду силён был. Идёт берегом - мужики, четверо, корячатся: бревно от земли оторвать не могут, а баржа не ждёт, нет. «Отойдите, - говорит, - каракатицы». Те - отпрянули. Взялся-то, а и впрямь тяжело, неподъёмно прямо. Взлился на себя и - раз! - сковырнул бревнище да на баржу кинул. Помер на второй день. Надорвался.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Зато нос утёр.
ХОЛОДОВ. Что-то я шёл рассказать вам... А! Расскажу - обхохочитесь. Приходит, значит, Бахрунин...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Это который же? Тот, что получил генеральский чин да отказался, простяк, от дворянства?
ХОЛОДОВ. Стал бы я над ним потешаться. Что вы, Варвара Михайловна! Сколько он добра Москве сделал! Ремесленное училище, дом бесплатных квартир...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Мы с вами тоже кое-что дали городу...
ХОЛОДОВ. Дали - да, но не столько же, нет? Так о чём я? А, байка моя!
ТЫРЫШКИН. Байка?
ХОЛОДОВ. Быль, самая настоящая быль. Слушайте. Приходит, значит, этот, который «кажное воскресенье ходит на Сухаревку и торгуется там, как еврей», книги, видишь ли, собирает... чтоб ему пусто было! А тот в коридоре стоит.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Кто, в каком коридоре?
ХОЛОДОВ. Да Алексеев, городской голова наш!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А-а, понятно, кто.
ХОЛОДОВ. Вокруг, значит, люди, просители рядом. Бахрунин - к нему. Тебе, говорит, я слышал, деньги нужны на больницу для престарелых, я - дам. «Нужны, ой как нужны!» Это Алексеев ему, не скрывая своей нужды-радости. А тот, подлец, говорит: поклонись мне в ноженьки - пятьсот тыщ твои... Каково, а?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. И что Алексеев, поклонился?
ХОЛОДОВ. Я б ни за что, а Алексеев - да. И как? Как холоп своему барину.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Слюнтяй!
ХОЛОДОВ. Вот и я говорю: слыхано ли, чтоб столбовой дворянин да в ножки мещанину!..
ТЫРЫШКИН. Э, не скажи. Алексеев-то не ради себя - ради общества. Молодец! - я бы сказал.
ХОЛОДОВ. Даже и так - зря: было бы перед кем - купчик-то так себе, поползень.
ТЫРЫШКИН. Его уж и в живых нет.
ХОЛОДОВ. Как нет? С таких, как с гуся вода.
ТЫРЫШКИН. Не о Бахрунине я, об Алексееве. Убит выстрелом из револьвера в собственном кабинете.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А ты как знаешь, Афанасий Васильевич?
ТЫРЫШКИН. Утром в газете прочёл.
ХОЛОДОВ. Да-а? А ведь прошло-то день или два.
ТЫРЫШКИН. И кому помешал только? Хороший был человек.
ХОЛОДОВ. Все там будем.
ТЫРЫШКИН. Эх, Москва, Москва!
ХОЛОДОВ. То ли ещё будет?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Революция будет.
ХОЛОДОВ. И пускай. Надоело всё.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А как отберут движимое и недвижимое?
ТЫРЫШКИН. Устанут отбирать!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. И не спросят - отнимут.
ХОЛОДОВ. Я, так, и сам отдам. Заживём вровень: ни богатых, ни бедных - Божье царство, рай.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А как ад, а не рай?
ХОЛОДОВ. Пулю в лоб - и туда же.
ТЫРЫШКИН. Я не ты. Мне богатство с неба не свалилось. Я на него жизнь положил. Не отдам!
ХОЛОДОВ. Революция - она, брат, не спросит.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Революция - смерч.
ТЫРЫШКИН. Революция, революшн, революцион - к чёрту! Давайте о чём-нибудь другом разговаривать.
ХОЛОДОВ. Красильщиковы на Пречистенку перебираются...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А мы в Антипь... (Муж наступает ей под столом на ногу.) в Антипьевском переулке... намедни... Хлудова видели: приценивался к Колымажному двору.
ХОЛОДОВ (с недоверием). Да-а? А я слыхал, будто он остатнее пропивает, вот-вот по миру пойдёт. Трезвый был-то хоть?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Трезвый... (ТЫРЫШКИН опять наступает ей на ногу, и опять с опозданием.) как стёклышко.
ХОЛОДОВ. Не знаю. Я его трезвым сто лет не видал. (Смотрит испытующе.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (желая перевести разговор на другое). Чего это вы, Савва Тимофеевич, эдак-то?
ХОЛОДОВ (с недоумением). Чего я эдак-то?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Варенье, говорю, зачем сахарком посыпаете? Оно же и так сладким-сладкое.
ХОЛОДОВ. А, это?! Привычка, знаете ли, с детства осталась. Отец мой, покойник, ещё жив был. Овдовел он, мне годов восемь было, вдругорядь женился, а мачеха... Мачеха нас, детей, чуть не голодом нас морила. Это - когда отца дома не было. Так мы с сёстрами при отце сахар-то впрок ели. Чтоб потом пустого чаю попить - всё слаще как будто... Когда ещё это было, а по сей день ем сахар, ем и никак наесться не могу. Такая вот «сахарная» история.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Да горько жить от мачехи пасынку, но ведь не сладко и мачехе от пасынка?
ХОЛОДОВ. Это я уж потом понял, когда поздно было.
Входит ТАТЬЯНА.
ТАТЬЯНА. Позвольте вас поприветствовать, Савва Тимофеевич! (Отвешивает поклон.)
ХОЛОДОВ. Здравствуй, здравствуй, красавица! А наряд-то какой, наряд: ой-ёй-ёй-ёй!.. Скоро сватов пришлю, готовьтесь, сосед и соседушка.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (ТАТЬЯНЕ). Поиграй для Саввы Тимофеевича. (ДАНИЛЕ, жестом подозвав его к себе.) Принеси-ка шампанского, быстро!
ДАНИЛА уходит. ТАТЬЯНА садится к роялю.
ХОЛОДОВ. Музыку я люблю. Вчерась только слушал одного композитора. Тимофей с улицы привёл. Фамилия не то Сорский, не то Мусорский, дрянь-фамилия, а играет, я вам скажу, музыку сильную. Я, так, чуть не заплакал, слушая. Каково, а? И ведь ни гроша-то у него в кармане нет, у этого, не сомневайтесь, большого композитора. Дал ему сто рублей, пусть поест досыта - может, чего ещё стоящего напишет. Ну да... заболтался я. Давайте-ка Татьяну послушаем.
Короткий перебор нот, и вот он - вальс Грибоедова.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Какая милая музыка!
ТЫРЫШКИН. Какая же страшная!
Наступает молчание. Вальс звучит дальше. До самого конца.
ХОЛОДОВ. Хороший вальс. И ведь поэт написал! Наверное, сказал что-то этой своей музыкой.
ТЫРЫШКИН. Разве ж узнаешь, что.
ХОЛОДОВ. В том-то и прелесть вся, очарование. А знаете?.. (С хитрецой поглядывает на чету ТЫРЫШКИНЫХ.) Он ведь бывал в Колымажном дворе. (ТЫРЫШКИН опускает голову, ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА не сморгнула и глазом.) Антипьевский переулок, дом номер четыре. Там в парадной прихожей лестница есть. Так возле неё-то он и задумал четвёртую часть своего «Горя от ума».
ТЫРЫШКИН. Хорошо сказано: своего горя от ума. Это - наше проклятие.
ДАНИЛА приносит шампанское.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ну, заговорились совсем. Давайте-ка выпьем шампанского.
ТАТЬЯНА. МамА, я пойду? Можно?
ХОЛОДОВ. Ступай, конечно. Ты ж не тапёр - забавлять нас. (ТАТЬЯНА уходит.) А шампанское, Варвара Михайловна, я не пью-с.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Как так, Сова... Ой! Савва Тимофеевич?
ХОЛОДОВ. Не пью и всё. Странно, да? А кто, скажите на милость, не имеет какой-либо странности? Вот ты, например, Афанасий Васильевич, говорил мне под шафэ (ТЫРЫШКИН наступает ему под столом на ногу.) в «Эрмитаже»... А чего ты стыдишься-то? Ничего тут зазорного нет... Говорил, что и дня не бывает, чтобы ты не отведал своего любимого лакомства - спаржи. Растеньице, я вам скажу, так себе, но вкусно, вкусно - спорить не стану. Только стоит ли того, чтоб ели его изо дня в день? Нет же? Нет. А вот мне не мешало бы испробовать твоего любимого кушанья. Может, угостишь, Афанасий Васильевич?
ТЫРЫШКИН. Спаржа, батенька, кусается: пять рубликов фунт!
Возвращается ДАНИЛА, ушедший было за водкой по приказанию ВАРВАРЫ МИХАЙЛОВНЫ, сделанному меж разговорами. Приносит и пирог.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А вот и водка, и пирог. Готовьте, Савва Тимофеевич, тост.
ХОЛОДОВ. Это мы запросто, сколько угодно.
ТАТЬЯНА (в дверном проёме). ПапА! Можно тебя на минутку?
ТЫРЫШКИН (уходя). Я - сейчас.
Скрывается за дверью вместе с ТАТЬЯНОЙ.
ХОЛОДОВ. Знаете пословицу: кто где отобедает, всё изведает?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. И что же вы узнали?
ХОЛОДОВ. Что всё у Тырышкиных хорошо, никто не в обиде.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Плохо ж вы смотрите. (Мысленно) Или у самого та же история? (Встаёт, направляется к окну.) Знаете, чего я хочу?
ХОЛОДОВ. Догадываюсь примерно. (Идёт за ней.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Вы думаете?!
ХОЛОДОВ. А может, и нет: женщина часто и сама не знает, чего ей хочется.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Я - знаю. (Помолчав) Скинуть бы лишние годики - да на бал! В Благородное собрание. Как бы я танцевала, эх! Ни одного бы танца не пропустила. Танцевала б и танцевала. Досыта, впрок!
ХОЛОДОВ. А я и вовсе танцевать не умею: ни польку, ни вальс - ничего. Мачехе не до нас было.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Время, время, кто придумал тебя?
ХОЛОДОВ. Люди. Какой-то чудак, как вы или я.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. И зачем родились мы, и зачем живём?
ХОЛОДОВ. Зачем, зачем? Не знаю - зачем.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А я, кажется, начала понимать. Неправильно мы живём, не-правильно... Ой, снегири! Двое... (Смотрит влюблённо на ХОЛОДОВА.)
ХОЛОДОВ (цитирует Державина). «Что ты заводишь песню военну Флейте подобно, милый снигирь?»
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Я не то хотела сказать... Какой вы человек.
ХОЛОДОВ. «С кем мы пойдём войной на Гиену? Кто теперь вождь? Кто богатырь?»
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (приближаясь к ХОЛОДОВУ вплотную). Можно, я на вас посмотрю?
ХОЛОДОВ. «Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?..»
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Вот вы какой, оказывается.
ХОЛОДОВ. «Полно петь песню военну, снегирь!»
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (глядя в лицо). Жизнь в глазах, сила и жизнь.
ХОЛОДОВ. Сила и жизнь, говорите? Ошибаетесь, милая вы моя. Это другое - смерть.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (испуганно). Смерть?!
ХОЛОДОВ. Пустота это, скука и пустота... Смотрите, они улетают. И он, и она.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Он и она.
Входит ТЫРЫШКИН.
ТЫРЫШКИН. Что там... такое... любопытное?
ХОЛОДОВ (оглянувшись, с безразличием в голосе). А! Жандармы кого-то волокут. Революционер, наверно. А может, и бомбист.
ТЫРЫШКИН. Где?! Покажите!
ХОЛОДОВ. Вон за тем домом скрылся. Не успел ты... (Отходит от окна.) Может быть, выпьем наконец?
ТЫРЫШКИН. Какой он хоть из себя был? (Жене.) Не «наш», не тот?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Другой, старый совсем. (Идёт к столу, благодарно взглядывая на ХОЛОДОВА.)
ТЫРЫШКИН (садясь). Когда из Таганрога гроб Александра-первого везли, так в толпе говорили, будто гроб пустой и будто бы император не умер.
ХОЛОДОВ (за столом). Я, так, застрелюсь когда, и обо мне то же самое скажут.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Зачем мрачно так шутите?
ХОЛОДОВ. Шучу ли?.. Что пить-то будем?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Вот. «Смирновская». Годится - нет?
ХОЛОДОВ (дурачась). Очинно уважаем-с.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (наливая в рюмку). Вот и ладненько, вот и хорошо!
ХОЛОДОВ (отодвигая налитую рюмку). Эдакими напёрстками я не пью.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Разве ж это напёрстки?
ХОЛОДОВ. А то что ж!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Стаканы, что ли, подавать? А, Афанасий Васильевич?
ХОЛОДОВ. Их-с, их-с. Самая подходящая посуда.
ТЫРЫШКИН (берёт бутылку). Это - как посмотреть.
ХОЛОДОВ. Да хоть как смотри - самое то.
ТЫРЫШКИН (налив ХОЛОДОВУ в стакан, себе - в рюмку). Ну-с?
ХОЛОДОВ. Э, нет! Так не годится. (Берёт пустой стакан, наливает дополна водкой, ставит перед ТЫРЫШКИНЫМ.) Теперь видно, что ты купец. А маленькую (Берёт рюмку у ТЫРЫШКИНА.) Варвара Михайловна выпьет. (Ставит перед ней.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Хоть бы половинку налили. Куда мне столько! Захмелею я.
ХОЛОДОВ. И ничего страшного: маленько - не повредит.
ТЫРЫШКИН (подняв стакан, с неудовольствием посмотрев на него). И за что выпьем?
ХОЛОДОВ. Чтобы рай настал на земле! Или же ад.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ад?! Ну уж нет! Рай - пусть будет, но ад!..
ТЫРЫШКИН. Что рай, что ад: не желаю там жить.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А я бы хотела. Птицы райские, райский сад. Красота ненаглядная... Может, встретимся там. (Смотрит на ХОЛОДОВА.)
ХОЛОДОВ. Вряд ли. Мне, так, гореть в аду, ну а вам, может быть, и рай уготован.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А сходить разве нельзя? К матушке, к батюшке...
ХОЛОДОВ. Пропасть - между: не докричишься, не разглядишь.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Я тогда... в ад сойду. Пустят?
ТЫРЫШКИН. Заслужить надо и ад.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Заслужу - надо будет, не сробею. Выпьем, что ль?
ХОЛОДОВ. Предлагайте свой тост, а то я опять... хм-гм... спровоцирую на дискуссию.
ТЫРЫШКИН. Может, за дорогу...холодовско-тырышкинскую?
ХОЛОДОВ. Как! Вы ещё не обмыли? Ну, братцы, так нельзя!
ТЫРЫШКИН. Если всё обмывать, так недолго и...
ХОЛОДОВ. Не скажи, Афанасий Васильевич. По уму если - так сам Бог велит.
ТЫРЫШКИН. Хлудов - тоже с благословения? Так, по-твоему?
ХОЛОДОВ. А то ты не знаешь! Хлудов-то с горя пьёт. Поманила купца графинюшка... Как её бишь?
ТЫРЫШКИН. Органова.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Органова.
ТЫРЫШКИН. Органова.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Органова.
ХОЛОДОВ. Пусть будет с двойной фамилией: (Смеётся) Органова-Органова... Ну и закружила влюблённого и разорила. Ой одаривал он её, ой одаривал! Ну и разорился купец, а она, она - шмыг к другому - и забыла дружка сердечного.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ну а он её не забыл, значит?
ХОЛОДОВ. Выходит, что не забыл, раз так.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Занятная, (Смотрит на мужа.) поучительная историйка.
ХОЛОДОВ (поёт). Я поднимаю свой бокал, чтоб выпить за её здоровье...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Под такой тост я не стану пить.
ХОЛОДОВ. Шучу я, Варвара Михайловна. Разве не видите? Да и был уже тост. Помните? Выпьем же за то, чтобы к Холодовской ладно пристроилась Тырышкинская железная дорога и чтобы принесла семейству Тырышкиных баснословную прибыль!
ТЫРЫШКИН. Довольно и того, чтобы затраты окупились.
ХОЛОДОВ. Окупятся, Афанасий Васильевич! Должны окупиться. Да здравствует холодовско-тырышкинская железная дорога!
Выпивает легко, за ним ТЫРЫШКИН не без труда, потом ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА и, выпив, тянется к закуске и так смешно притопывает ногами, часто-часто, что не смеяться нельзя.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ой! Ой! Закусить! Скорей!.. Ой, в ноги ударило.
ХОЛОДОВ. Здоровей будете, Варвара Михайловна.
ТЫРЫШКИН (захмелев сразу). Жить хочется.
ХОЛОДОВ. Али ещё по одной, а?
ТЫРЫШКИН. Наливай давай: пить - так пить!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Повременили б, Афанасий Васильевич, и так вон глаза помутнели.
ТЫРЫШКИН. Разве ж я пьян? Так, самую малость. (Хочет налить, ХОЛОДОВ забирает у него бутылку.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А мне сегодня матушка моя приснилась. Будто бы сидим мы с родителями вот как сейчас: самовар на столе, оладьи. Матушка и говорит мне: налей чаю, доченька. У меня, говорит, что-то сил нет. Ну я чашку взяла, кран повернула, а кипяток-то не льётся! Я говорю про то, а голоса-то и нет!..
ХОЛОДОВ. Помянуть надобно.
ТЫРЫШКИН. Не к добру сон.
ДАНИЛА входит.
ДАНИЛА. Савва Тимофеевич пожаловали-с.
ХОЛОДОВ. Кто, кто?!
ТЫРЫШКИН. Какой ещё Савва Тимофеевич?
ДАНИЛА. Известно какой - Холодов.
ХОЛОДОВ. А я тогда кто?
ДАНИЛА. Вам лучше знать, кто вы есть.
ТЫРЫШКИН. Данила, ты что-то путаешь. Вот это - Холодов Савва Тимофеевич, а там, там кто?
ДАНИЛА. Там - Холодов, Савва Тимофеевич. Они-с сами назвались, я их-с не спрашивал.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Так пойди и спроси. (Купцам) Может, то и не человек вовсе, дух какой. Стало быть, сон в руку?
ХОЛОДОВ. Самозванец-дух? Хотел бы я взглянуть на него. Пойти, что ли?
ТЫРЫШКИН. Зачем? Сам придёт. Данила, спустись к нему: пусть сюда идёт.
ДАНИЛА. Слушаю-с, барин. (Уходит.)
ТЫРЫШКИН. Вот так да!
ХОЛОДОВ. Вот так номер - чтоб я помер!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. А что, если и вправду дух? Прилетел за грехи наши.
ХОЛОДОВ. Сейчас узнаем. Эх, зря я не пошёл туда, я б ему крылья-то оборвал, общипал бы, как курицу.
ТЫРЫШКИН. Нету там никого, да и не было. Сослепу привиделось старому, вот и всё.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ага... А имя тогда откуда? И фамилия.
ДАНИЛА входит.
ТЫРЫШКИН (ДАНИЛЕ). Ну что, никого нет?
ДАНИЛА. Почему нет? Есть. Вот они-с!
Распахивает дверь. ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА открывает рот, округляя глаза. ТЫРЫШКИН привстаёт со стула. ХОЛОДОВ уже встал с засученными рукавами. В дверном проёме - родной сын ХОЛОДОВА, ТИМОФЕЙ САВВИЧ.
Первым начинает смеяться сам ХОЛОДОВ, едва успев крикнуть: «Тимоха!», за ним - ТЫРЫШКИН, а там и ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Приступ смеха не даёт им говорить.
ТИМОФЕЙ (переступив порог). Что это значит, люди? Что это значит?
В ответ ему - новый взрыв хохота, смеха-грохота. ДАНИЛА и тот смеётся, только беззвучно, по-стариковски.
ХОЛОДОВ. Ой! Ой, не могу. (Гогочет-грохочет.)
ТЫРЫШКИН. Ох! Ох-хо-хо-хо. (Хватается за живот.)
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Их! Их! Их-хи-хи-хи!
ТИМОФЕЙ подходит к отцу, трясёт его за плечо. Тот не в силах остановиться. Отталкивает в кураже сына: «Уйди, самозванец-дух!» И опять задыхается от смеха. Тогда ТИМОФЕЙ подходит к ТЫРЫШКИНУ.
ТИМОФЕЙ. Может, Вы объясните, что происходит?
ТЫРЫШКИН. Сейчас... Ха-ха! Сейчас. (Садится на стул, ТИМОФЕЙ - на другой.) Уф! Уф!.. Вы - Тимофей Саввич.
ТИМОФЕЙ. Ну.
ТЫРЫШКИН. Отец ваш - Савва Тимофеевич.
ТИМОФЕЙ. Ну.
ТЫРЫШКИН. А Данила...
ТИМОФЕЙ. А Данила - Данила. Ну.
ХОЛОДОВ. Болван! (Хохочет снова.)
ТИМОФЕЙ. Болван. Ну.
ХОЛОДОВ взвивается от смеха. Смеются с новой силой и остальные.
ХОЛОДОВ. Ну да ну - точно: болван! (Грохочет-хохочет.)
ТИМОФЕЙ. Кто болван?
ХОЛОДОВ (сквозь хохот-смех). Ты, ты болван.
ТИМОФЕЙ. Я?! Ну, знаете!..
Уходит, почти бежит. ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА кидается вдогонку, скрывается вместе с ним за дверью. Смех начинает ослабевать, отпускает совсем. ДАНИЛА уходит.
ТЫРЫШКИН. Нехорошо получилось.
ХОЛОДОВ (про сына). Сам виноват. Сказал бы: Тимофей, а то (передразнивает) Тимофей Саввич. Вот Данила и спутал.
ТЫРЫШКИН. Всё равно нехорошо получилось: человека обидели.
ХОЛОДОВ. Зато посмеялись до чёртиков. Сто лет не смеялся так. Ну насмешил, ой насмешил, тетеря!
ТЫРЫШКИН. Чё теперь делать-то? А?
ХОЛОДОВ. А ничего. До дому дойдёт - забудет. А не забудет - тоже наука. Айда-ка лучше в «Эрмитаж»: там тоже весело.
ТЫРЫШКИН. В «Эрмитаж», говоришь?
ХОЛОДОВ. Гулять так гулять?
ТЫРЫШКИН. А! Поехали! (Уходят.)
Сцена некоторое время пуста.
Входит ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ушли. Оба. В «Эрмитаж», поди, подались. К цыганам. К людям. А ты тут одна сиди: скучай, тоскуй, умирай... (Подходит к столу, наливает водки, выпивает, кривясь, но не топает ногами, как в прошлый раз, - только передергивается от выпитого.) Ух! Обожгло как... Ничего, Варвара, крепись. И пей, пей! Так нужно. (Наливает ещё, выпивает.) Ух!.. Глупо... Глупо... живём... Как глупо живём мы! И зачем живём? Один раз и глупо так, так глупо... Жизнь почти прошла, а что было в ней? Детство. Одно только детство, сад и река. И любви-то никакой не было. И... не будет. (О Холодове) Встретила б его раньше, пока девицей была, а теперь, теперь... Видит ведь, что люблю, и ни-ни, будто слеп, будто глух... Опьянела совсем. (Качнувшись, садится за стол, видит своё отражение в самоваре.) Что делать, Варя? Что делать? (Поднимает рюмку, чокается сама с собой о самовар.) Пей, подружка, пей. Надо, сегодня надо. (Выпивает, подпирает рукой голову. Взглянув на своё отражение) «Милая вы моя...» Милая. Ми-ла-я...
Запевает песню, поёт-шепчет, потом громче поёт, проникаясь всем смыслом слов; выпевает, выплакивает песню, подобную народной «Но нельзя рябине к дубу перебраться...» ТЕКСТ таков:
Милая, ты красивая,
ты хорошая, лучше всех.
Только, видно, ты несчастливая,
раз ты встретила, как на грех,
утомленного жизнью скучною,
одинокого, невезучего.
Ты ему нужна, он - тебе, а он:
«У меня жена, я в неё влюблён».
Милая, ты красивая,
ты хорошая, лучше всех.
Только, видно, ты несчастливая,
только, видно, ты не из тех,
кому чудится, кому кажется,
что любуются ими с завистью,
чьей красы не жаль, ведь не первоцвет.
Ой ты, грусть-печаль! Счастья в мире нет.
Из-за двери выглядывает ТАТЬЯНА и снова прячется. ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА поёт как пела:
Милая, ты красивая,
ты хорошая, лучше всех.
Только, видно, ты несчастливая.
Эх ты, жизнь-тоска, эх ты, эх!
Милая, ты красивая...
Почему же ты несчастли-ва-я?
ТАТЬЯНА входит.
ТАТЬЯНА. МамА, что с вами?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Со мной? Ничего. Ни-че-го.
ТАТЬЯНА. Вам плохо, мАма?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Эх, Танечка, какая я тебе мама?! Твоя мама... Будь ты моя дочь... Эх, Таня, Таня!..
ТАТЬЯНА. Я доктора позову.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Какой доктор, девочка? Тут сам Бог не поможет! Иди, Таня, иди.
ТАТЬЯНА. Может, я всё-таки...
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Я сказала, иди.
Встаёт, отворачивается лицом к окну, идёт туда, по направлению к нему.
Оглянувшись, ТАТЬЯНА уходит.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА (у окна). Говорила мать: не ходи за вдовца, себя пожалей. Не послушалась, глупая. Вот и маюсь теперь, злюсь да жалуюсь.
Смотрит за окно. Крик доносится: «Побереги-ись!» - крик извозчика и следом удаляющийся дробный стук копыт.
Щас бы в тройку почтовую - да на родину! Сколько лет уж не была там. Цел ли дом отцов, жив ли? Над могилкой бы постоять у отца, у матери. Иль сравнялись с землёй их могилушки? Эх ты, жизнь бестолковая, глупая! (Достаёт носовой платок, прикладывает к глазам.)
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
ЛИЦА:
ТЫРЫШКИН;
ХОЛОДОВ-отец;
ХЛУДОВ, купец, красавец-мужчина лет 35;
КРАСИЛЬЩИКОВЫ;
ЩУКИНЫ, отец и сын;
БАХРУНИН-первый;
ЛОЛА ЧЁРНАЯ, цыганка, любимица публики;
МУСОРТСКИЙ, композитор;
НЕИЗВЕСТНЫЙ, революционер.
Действие происходит в ресторане «Эрмитаж». (Стены, левую и правую, а особенно заднюю, покрыть зеркалами: помещение станет на вид больше и многолюднее.)
Зала ресторана. В глубине её - сцена, на которой стоит группа цыган, играющая какую-то цыганскую музыку. Слышится звон бокалов, голоса, смех.
За передним столиком - ТЫРЫШКИН и ХОЛОДОВ, около сцены - ХЛУДОВ. Между теми и этим, кто где, - остальные купцы. Оба, и ТЫРЫШКИН и ХОЛОДОВ, уже изрядно пьяны.
ХОЛОДОВ (ТЫРЫШКИНУ). Характера в тебе нету.
ТЫРЫШКИН. Как это нету?
ХОЛОДОВ. Ты никогда не сделаешь ничего такого, что я бы сделал.
ТЫРЫШКИН. Например?
ХОЛОДОВ. Например? Например... А слабо тебе бороду сбрить?
ТЫРЫШКИН. Бороду?
ХОЛОДОВ. Бороду, бороду.
ТЫРЫШКИН. Её-то и ты сам не сбреешь. Ни за какие деньги. Потому как безбородого купца настоящего не сыскать не то, что в первопрестольной, - во всей России. Это ж - как голым ходить.
ХОЛОДОВ. Сбрею!
ТЫРЫШКИН. Нет.
ХОЛОДОВ. Может, пари?
ТЫРЫШКИН. Как это?
ХОЛОДОВ. Сыграем в орлянку: кто проиграет, тому и характер показывать. Идёт?
ТЫРЫШКИН. Идёт.
ХОЛОДОВ. Честное купеческое?
ТЫРЫШКИН. Честное купеческое.
ХОЛОДОВ (поигрывая монеткой). Орёл или решка?
ТЫРЫШКИН. Решка.
ХОЛОДОВ (подкинув и поймав монетку). Скорлупа ты от орешка. Ха-ха. Орёл! (Показывает.) Тебе без бороды быти.
ТЫРЫШКИН. Буду.
ХОЛОДОВ (взяв в руку бутылку). Ещё по одной?
ТЫРЫШКИН. Не хочу.
ХОЛОДОВ. Надо, батенька, надо. (Наливает) Хлудов-то, посмотри, совсем пьянёхонек, а ты? Нехорошо, брат.
ТЫРЫШКИН (ища глазами ХЛУДОВА). Где он?
ХОЛОДОВ. Вон - за последним столиком. Видишь?
ТЫРЫШКИН (увидав). Пропал человек. (Крутит в руке рюмку.) И мы пропадём.
ХОЛОДОВ. Типун тебя на язык! (Понюхав водку в чарке и сморщившись). А вон, чуть ближе, - Красильщиковы. Все четверо. И все американские сигары курят. Америкашки! И ни один не хмелён даже. Зачем только они сюда ходят?
ТЫРЫШКИН. Себя показать, на людей посмотреть. А может, цыган любят.
ХОЛОДОВ. Такие, как они... Будь здоров! (Выпивает.) ...никогошеньки не любят. (Тянется за закуской.) Сюда Хлудов идёт, пьяный в стельку.
ХЛУДОВ (подойдя, заплетающимся языком). Бонжур, господа! Позвольте присесть.
ТЫРЫШКИН. Пожалуйста!
ХОЛОДОВ. Шёл бы ты лесом!
ХЛУДОВ. Благодарю! (Садится) Шершеляфам, господа!
ХОЛОДОВ (бретерски). Вы что-то изволили сказать, сударь?
ХЛУДОВ. Ищите женщину - по-французски.
ХОЛОДОВ (тем же тоном). Зачем она тебе? Ты ж нашёл уже.
ХЛУДОВ. Нашёл (Икает) и потерял.
ХОЛОДОВ. Баба с возу - коню легше.
ХЛУДОВ (не соглашаясь и жестом). Баба с воза - не в коня корм.
ТЫРЫШКИН. Верно сказал. (Выпивает.)
ХЛУДОВ (намекая на бутылку). Вы позволите?
ТЫРЫШКИН. Конечно, конечно!
ХОЛОДОВ. Пей - не жалко.
ХЛУДОВ наливает себе через край, проливая на скатерть, выпивает одним махом, но с отвращением.
ТЫРЫШКИН (подавая вилку с закуской). Закусите, Хлудов.
ХЛУДОВ (отстраняясь). Не надо. Незачем!
ХОЛОДОВ. Пускай не ест - раньше отмучится.
ХЛУДОВ. Жизнь - мука, господа!
ХОЛОДОВ. За это и выпьем. (Наливает ХЛУДОВУ.)
ТЫРЫШКИН. Он же упадёт!
ХЛУДОВ (вставая). Я?! Упаду?!
Делает шаг и падает с грохотом. Все в зале оборачиваются на звук. Многие смеются, ХОЛОДОВ катится со смеху.
ТЫРЫШКИН. Ну вот. Я ж говорил. (Спешит помочь ХЛУДОВУ подняться.)
ХЛУДОВ. Я - сам. (Встаёт с трудом.) Пардон, господа!
ХОЛОДОВ (смеясь). Силён! Силён!
ТЫРЫШКИН (одёргивая ХОЛОДОВА). Савва Тимофеевич!.. (Всем своим видом винится за него.)
ХЛУДОВ. Так мне и надо! (Садится на место.)
Музыка замолкает. Голос из зала: «Господа, среди нас композитор, Мусортский! Поприветствуем маэстро». МУСОРТСКИЙ встаёт, раскланивается. Звучат слабые аплодисменты.
ХОЛОДОВ (вскочив). Да это он! Точно он! (ТЫРЫШКИНУ) Помнишь, я тебе рассказывал? Тимофей-то ещё привёл... Я к нему. (Уходит, спеша.)
ТЫРЫШКИН (вслед). Зачем он тебе? Сто рублей назад взять?
ХОЛОДОВ подходит к МУСОРТСКОМУ, с минуту стоит с ним, разговаривая, и возвращается на место.
ХОЛОДОВ. Не признал меня. Не признал. (Залпом выпивает.)
ГОЛОС со сцены: «Господа, Лола Чёрная!» Слышатся громкие аплодисменты, крики: «Ло-ла! Ло-ла!» Вступает скрипка. На сцене появляется ЛОЛА, поёт «Очи чёрные».
ЛОЛА. О-чи чёр-ны-е!..
ХЛУДОВ. Очень чёрные. Чернее ночи. (Выпивает.)
ЛОЛА. Как люблю я вас...
ХЛУДОВ (подпевает). Как люблю я вас...
ЛОЛА. Как боюсь я вас...
ХЛУДОВ. Нет, не боюсь. (Обращаясь к обоим купцам) И вы, господа, не бойтесь.
ТЫРЫШКИН (ХЛУДОВУ). Да тихо, вы! Дайте послушать.
ХЛУДОВ. Пардон, месье! (Замолкает.)
ХОЛОДОВ (ХЛУДОВУ). Так-то лучше. И ешь, ешь!
Подставляет блюдо с зажаренным целиком поросёнком, втыкает вилку в тушку, поворачивается к сцене.
Романс допет до конца. Со всех сторон кричат «браво!» - и громче всех ХОЛОДОВ.
ЛОЛА (публике). Я люблю вас, господа!
ГОЛОСА. И мы тебя любим!
ХЛУДОВ. Проклятый город!
ВЫКРИКИ: «Цыганочку, Лола! Цыганочку!» Гитарный перебор отзывается в публике аплодисментами. ЛОЛА поёт. Цыгане подтанцовывают. ХЛУДОВ встаёт.
ХОЛОДОВ (хватая его за рукав). Куда?!
ХЛУДОВ (отдёрнув руку). Ту-да.
Качаясь из стороны в сторону, идёт по направлению к сцене.
ТЫРЫШКИН. Сейчас опять упадёт.
ХОЛОДОВ. Не-а.
ХЛУДОВ входит в круг танцующих и танцует «цыганочку» не хуже цыган, с какой-то болью во всех движениях, в мимике, в жестах.
ХОЛОДОВ (восхищаясь ХЛУДОВЫМ). Молодец! Молодец! (ТЫРЫШКИНУ) А ты сказал: упадёт.
ТЫРЫШКИН. Это чудо какое-то. Так не бывает. Он же пьян насмерть!
ХОЛОДОВ. Вот он - русский. Весь. С потрохами!
Танец кончился. Музыка смолкла.
ЛОЛА (обнимая ХЛУДОВА). Цыган! Цыган! (Целует ХЛУДОВА.) Люблю! (Ещё целует.) Люблю!
ХОЛОДОВ (с завистью в голосе). Счастливчик. Это ж сама Лола Чёрная!
ТЫРЫШКИН (про ХЛУДОВА). Несчастный он... человек.
ХОЛОДОВ. Несчастный?! Да я бы! Да за поцелуй! Да Лолы Черной!..
ТЫРЫШКИН. Шершеляфам, мсье Холодов!
ЛОЛА усаживает ХЛУДОВА за его столик и сама садится рядом с ним, составляя компанию.
ЩУКИН-отец (вскочив с бокалом в руке). Господа! Выпьемте за теантер! Весь мир - теантер!
ЩУКИН-сын (тянет его за рукав). Папаша, постыдились бы! (Усаживает отца.)
ЩУКИН-отец (вскочив на мгновение). Виват, теантер! (Обливается шампанским, одёрнутый за рукав. В зале смех.)
ХОЛОДОВ (стоя, с рюмкой в руке). Господа, здоровье Лолы Чёрной!
Слышится грохот отодвигаемых стульев: все, кроме ХЛУДОВА, встают.
ГОЛОСА: «Здоровье Лолы Чёрной!»
ЛОЛА (встав). Спасибо, господа! (Садится под дружный звон бокалов.)
К ХОЛОДОВУ подходит НЕИЗВЕСТНЫЙ.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Здравствуйте, Савва Тимофеевич!
ХОЛОДОВ. А, это вы. (ТЫРЫШКИН глядит на обоих непонимающе.) Давненько (с иронией) не видались. На этот раз сколько?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Пятьсот тысяч.
ХОЛОДОВ. А те четыреста?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ушли. Все, до копейки.
ХОЛОДОВ. Как в прорву.
Достает бумажник, прячет обратно, потом выписывает НЕИЗВЕСТНОМУ чек.
НЕИЗВЕСТНЫЙ (вполголоса). Революция требует жертв.
ХОЛОДОВ (подавая чек). Вот. На пятьсот тысяч.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Россия вас не забудет. Кланяется и уходит.
ТЫРЫШКИН (ХОЛОДОВУ). А я бы наоборот.
ХОЛОДОВ. Что наоборот?
ТЫРЫШКИН. Не жалел бы денег на контрреволюцию.
ХОЛОДОВ. Действуйте-злодействуйте, господин монархист.
Взвизгивает, оборвав мелодию, скрипка. ГОЛОС со сцены: «Господа, попрошу внимания!»
ХОЛОДОВ (ТЫРЫШКИНУ). Глянь-ка туда: Красильщиков на сцену вскарабкался. (Кричит через залу) Долой американца! (Смеётся.)
ГОЛОС из зала: «Пусть говорит».
ТЫРЫШКИН (ХОЛОДОВУ). Пусть. Чего ты?
ХОЛОДОВ (орёт). Долой! (ТЫРЫШКИНУ) Что он сказать-то может? Ничего.
Шум затихает.
КРАСИЛЬЩИКОВ (со сцены). Господа, продается зверинец!
ХОЛОДОВ (на всю залу). Сам в нём живи! (В зале хохот.)
КРАСИЛЬЩИКОВ. Совсем недорого.
ВЫКРИК: «Сколько?»
КРАСИЛЬЩИКОВ. Э-э... Двести тысяч.
ГОЛОС (тот же). А сказал: недорого. (Все смеются.)
КРАСИЛЬЩИКОВ. Красная цена, господа: превосходный зверинец!
ХОЛОДОВ (в шутку, ТЫРЫШКИНУ). Покупай, Афанасий Васильевич.
ТЫРЫШКИН. На кой ляд он мне?
ХОЛОДОВ. Татьяне в приданое.
ТЫРЫШКИН. Шутишь? Шути, шути.
КРАСИЛЬЩИКОВ. Господа! (Смотрит по сторонам.) Кто берёт?.. Господа, всего-навсего двести тысяч... (Начинает терять надежду на продажу.) Господа... кто берёт?
БАХРУНИН-первый (с гордостью, с самодовольством). Я! (Поднимается из-за стола и идёт к сцене.)
ХОЛОДОВ (когда тот обернулся). Ба! Бахрунин! Глазам не верю.
ТЫРЫШКИН. Не может быть! Он же за рупь удавится.
ХОЛОДОВ. Он, гляди: волос-то ещё на три добрых драки. (Смеётся.)
ТЫРЫШКИН (улыбаясь). Шевелюра - и, правда, ничего. Смотри-ка: не торгуется вовсе.
ХОЛОДОВ. Сейчас заторгуется. (Кричит через залу) Триста тысяч даю! (Публика оборачивается на голос.)
БАХРУНИН (поколебавшись). Триста пятьдесят!
ХОЛОДОВ. Четыреста тысяч! (Здесь и далее публика реагирует, как на аукционе.)
ТЫРЫШКИН (ХОЛОДОВУ). Зачем он тебе, зверинец этот?
ХОЛОДОВ. А чтоб жиду не достался.
ТЫРЫШКИН. Резонно.
КРАСИЛЬЩИКОВ (публике). Господа, может, кто-то даст больше? А?
БАХРУНИН. Четыреста пятьдесят!
ГОЛОС из зала: «Бахрунин! Лучше одумайся, а то завтра удавишься». Слышится хохот-смех по всей зале.
ТЫРЫШКИН. Сдавайся, Савва Тимофеевич.
ХОЛОДОВ. Ещё чего! (Выкрикивает) Пятьсот тысяч!
КРАСИЛЬЩИКОВ. Кто больше? (Ждёт.) Господа, кто больше?.. Нет желающих?.. Пятьсот тысяч - раз!.. Пятьсот тысяч - два!.. (БАХРУНИН не находит места рукам и ногам.) Пятьсот тысяч - три!
ХЛУДОВ (вскочив). Про-о-дано!
С размаху бьёт кулаком по столу. Звеня, падают бутылки, одна разбивается об пол.
Все смеются, ХОЛОДОВ громче всех. БАХРУНИН срывается с места, падает, запнувшись, под общий хохот и выбегает вон под свист и улюлюканье. ТЫРЫШКИН давится от смеха, приговаривая: «Комедь, это комедь!»
Наконец смех стихает.
ЩУКИН-отец (воспользовавшись «замешательством» сына, вскочив). Господа! (Поднимает руку с бокалом) Выпьемте за... а-а-а! (Вопит от боли. Это сын нечаянно защемил кожу в рукаве, усаживая папашу.)
Публика взрывается, взвывает в смехе-стоне. Смеются до слез, до колик в животе.
Опять смех смолкает. Устанавливается относительная тишина.
ЛОЛА (выйдя из-за стола, цыганам). Гей, ромалэ!
Цыгане начинают играть, ЛОЛА - петь («Москву златоглавую»), цыганки - подтанцовывать. Публика захлебывается в последнем веселье. Пьют, пьют, пьют.
ХОЛОДОВ и ТЫРЫШКИН напились до того, что играют на своём столе в шахматы.
ХОЛОДОВ. Тырышкин, (Поднимает наполненную рюмку) тебе - шах! (Ставит её, чокнувшись о рюмку ТЫРЫШКИНА.)
ТЫРЫШКИН (пьяно). А я делаю рокировку. (Меняет местами свою рюмку и перечницу.)
Певица умолкает. Звучат последние аккорды.
ХОЛОДОВ. Ещё шах, Тырышкин! (Стукает рюмкой о рюмку, водка проливается.) Это не шах, Тырышкин. Это - мат. Партия! Alles!
Выпивает и бросает опорожнённую рюмку об пол. Звон разлетевшегося на кусочки стекла совпадает с последним аккордом. Музыка обрывается.
ГОЛОС-выкрик: «Господа, засыпемте Лолу Чёрную червонцами!»
Все вскакивают, осыпают ЛОЛУ ассигнациями - листопад из бумажных денег. ХЛУДОВ покачивается на стуле, пьяный до последней степени. Шум, смех, визг.
ГОЛОС: «Господа, едемте к Джентельмену! Под крыло «Черного лебедя». Лола поедет с нами.
ГОЛОСА: «Едемте! Едемте!»
Взвизивает скрипка. Толпа выкатывается на улицу. Слышны голоса, смех, цокот лошадиных копыт. Последним выходит ТЫРЫШКИН. ХЛУДОВ остаётся.
Шум отдаляется, затихает совсем.
Проходит какое-то время. Вбегает БАХРУНИН-первый, сам не свой. Видит (с порога) ХЛУДОВА, уткнувшегося головой в тарелку.
БАХРУНИН (срывающимся голосом). Господа, революция! (Смотрит по сторонам) Революция, (совсем тихо) господа.
В зал врывается ветер, вскидывает разбросанные червонцы, треплет, взметает их, перекатывает по полу.
ЭПИЛОГ
Его читает кто-то из актеров под музыку песни «Четвёртые сутки пылают станицы»:
Утром они проснутся: кто с лёгкой головой, кто с тяжёлой - и хотя бы на мгновенье лишатся дара речи, ошарашенные известием о революции. Трак не минует и их. А потом...
Братья Красильщиковы благополучно эмигрируют за границу, загодя переведя в Английский банк все свои миллионы, и не увидят гримас революции и ужасов Гражданской войны и террора. Безбедно доживут до старости и умрут своей смертью в Париже.
Бахрунин Аркадий Петрович примкнёт к большевикам и дослужится до министра финансов Советской России. Позднее подвергнется репрессии и будет расстрелян в 1937 году.
Бахрунин Прохор Сергеевич не примет революции и, отказавшись от бегства за границу, умрёт в лагере на Соловках.
Хлудов замёрзнет насмерть в снегу Петровского парка в декабре 1917 года.
Холодов Савва Тимофеевич застрелится едва ли не на второй день после Октябрьской революции, увидев, чем революция оборачивается для народа и для России.
Его сын Тимофей, как и сын Щукина, Петр Иванович, погибнет в Крыму, отступая вместе с Добровольческой армией к Севастополю.
Щукин-отец умрёт в 1920 году в Большом театре во время представления оперы «Борис Годунов».
Семья Тырышкиных распадётся в первые дни Гражданской войны. Татьяна умрёт от тифа на безымянном разъезде. Афанасий Васильевич погибнет в первом же своём бою, поднявшись в штыковую атаку вслед за капеллевцами. Единственное, написанное им в тот период стихотворение, станет впоследствии гимном Белого движения и любима народом поныне. Варвара Михайловна чудом доберётся до Константинополя и умрёт там в 1922 году от голода и одиночества.
«Трак».