Жанр: драма 

 

Главный герой - совсем малыш, осенью он должен пойти в первый класс. Но как открыт природе и миру этот любознательный ребёнок! Он разговаривает с насекомыми и растениями, называя их «маленькими людьми». Именно они и приходят ему на помощь в трудную минуту: у мальчика умирает мама, и он хочет вернуть её, отдав ей своё дыхание. 

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

МИТЯ - мальчик 6 лет;

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА - его мать;

СТЕПАН ЮРЬЕВИЧ - его отец, лесной  сторож;

ТАТЬЯНА ВАСИЛЬЕВНА - тетка Мити  по матери;

АРКАДИЙ МИХАЙЛОВИЧ - ее муж;

АППОЛИНАРИЯ НИКОЛАЕВНА - учительница;

НЯНЬКА-СТАРУХА;

СТАРИК;

МУРАВЕЙ;

БАБОЧКА-ПОДЕНКА;

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕРВЬ.

 

ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ

Хутор лесника. Горница. В правой стене два окна, под одним из которых растет высокий подсолнух. В задней стене открытая настежь дверь. Сквозь дверной проем видны отдаленные деревья, трава. У одной стены  кровать, у другой - печь. От нее протянут цветастый занавес, отгораживающий кухню.  На  переднем плане стол с лавками по бокам. В ближнем левом углу небольшой просвечивающий мешок с детскими игрушками. В Красном углу икона Богородицы.

Лето. Полдень. На кровати МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА, в переднике, в светлом платке. Спит, лежа на спине. Вот начала бредить во сне, стонет от боли, задыхается. Вот проснулась. Ей кажется, что уже вечер.

 

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА (силясь подняться). Митя, сынок! Ты где? (Слабым голосом) Митя, поди корову с поляны приведи и сена  ей на ночь положи. А я встану потом, мне полегчает, и подою  ее тогда. (Немного погодя) Иди ко мне, посиди, поговори со мной,  а то я одна лежу... (Ей вдруг почудилось, что сын отозвался. Она приподнимает голову, прислушиваясь.)  У-слышал! Сынок, иди домой. Пора уж, вечер на дворе. (Снова вслушивается.) Ослышалась, видно. Пусть он бегает, пусть играет, раз ему там хорошо. Его дело детское, а мне подыматься надо. (С трудом поднимается, садится на кровати,  трет от боли грудь, горло.) Некогда мне болеть, и умирать нельзя. Вот и окрошку надо доделать, отец скоро вернется. (Смотрит на настенные часы, потом встает  и неровно идет к столу. Крошит лук для окрошки. Ссыпает в чугунок, наливает туда же квасу, заправляет окрошку сметаной.) Готова  окрошка! (У нее словно прибавилось сил.) Слава тебе, Господи! (Замечает, что дверь не прикрыта.) Эх, сынок, сынок, даже дверь не закрыл. (Выходит  во двор, кличет сына.) Митя, ты здесь? (Осматривается по сторонам,  замечает подсолнух, подходит к нему, трогает, гладит ласково.) И  ты один растешь, как мой Митя. (Подсолнух, словно понимая, покачивается вперед-назад в  знак  согласия.) Как-то он будет учиться? Совсем ведь  маленький еще. А вдруг я умру, тогда что? Не отпускает болезнь проклятая, совсем  измучила. Не приведи, Господи, не осироти сына. (Крестится.) Надо бы ему носочки довязать на зиму, все теплее. (Возвращается в избу. Садится на лавку,  принимается вязать наполовину связанный шерстяной носок.)

Голос  МИТИ послышался во дворе.

МАРЬЯ ВАСЬЛЬЕВНА (через окно).  А тебе не пора ко двору?

МИТЯ. Пора, мама.

МИТЯ входит в горницу. На нем рубашка с  короткими не по росту рукавами, вылинявшие шорты на помочах крест-накрест. Он бос. МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА смотрит на него обрадованными глазами. Весь вид ее говорит, что она видит сына как внове, как в первый раз, что она очень любит его. Мать быстро и внимательно оглядывает его руки и перебирает пальцы: все ли на месте,  здоровы ли.

МИТЯ стоит перед матерью и улыбается ей. За лето волосы его выгорели и  стали белыми, как у старика, а босые ноги,  лицо и руки темны от  загара, от ветра, от комариных укусов и болячек, и лишь одни серые чистые глаза остались  прежними, доверчиво глядящими на мать, как никто на нее не глядел и глядеть не будет. Этот жалобный и внимательный взгляд ребенка означает его постоянный страх, он словно говорит: мама, живи со мной всегда, не умирай никогда. И мать понимает этот тайный разум сына,  светящийся в его глазах.

МАТЬ (всмотревшись  в маленькую припухлость на  щеке сына). Жало торчит. Дай-ка я уберу. (Вытаскивает) Тебя пчела укусила?

СЫН. Я ее от Зорьки отгонял, вот она и рассердилась на меня.

МАТЬ (смазывая ранку спиртом). Ничего, сынок, до свадьбы заживет.

СЫН. Не до свадьбы, мама:  я не поженюсь никогда. Я всегда с  тобой буду. А когда ты будешь старенькая, я тебе помогать  буду.

МАТЬ. Ты и  сейчас помогаешь: корову, Зорьку, пасешь. (Целует сына как бы благодаря его.)

 

Возле домика появляется  СТЕПАН ЮРЬЕВИЧ. Чахоточно кашляет.

 

СЫН. Папа!

Выбегает за дверь,  к отцу. Мать принимается накрывать на стол.

Вбегает МИТЯ.

Мама, мама! Мне папа портфель купил. И... книжки, тетрадки, карандаши - красивые!

Входит отец, в форменной одежде лесника. Кашляет, а прокашлявшись, с тревогой всматривается  в лицо жены - больна ведь, и не на шутку.

СЫН (матери, показывая отцову покупку). Смотри  какие.

МАТЬ. Красивые. Действительно, красивые.  Дай-ка я их получше рассмотрю. (Берет то одно, то другое, умиляется. Отец стоит рядом и тоже радуется.)

ОТЕЦ. Хоть сейчас  в школу!

МАТЬ. Настоящий ученик!

СЫН. Мама, я лучше в  школу ходить не буду...

МАТЬ. Как так «не буду»?

СЫН. Я чего мне ходить? Нечего. А то   пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше.

МАТЬ. А как же ты на лесничего выучишься?  Кто папе помогать будет?

СЫН. Ладно, пойду. Зато я домой скоро приходить буду. Правда, скоро?

МАТЬ. Скоро, скоро. Поучишься чуть-чуть и домой пойдешь.

СЫН.  Я чуть-чуть. А ты по мне не скучай.

МАТЬ. Не буду, сынок, я не буду скучать.

СЫН. Нет, ты немного скучай.  Так лучше тебе будет, а то что? Все одна и одна. (Видит мешок с  игрушками,) А игрушки не  убирай, не надо: я приду и сразу буду играть. Я бегом домой прибегу.

МАТЬ. А я  тебя ждать буду.  Я тебе оладьев напеку. Или пирожков.

СЫН (как-то по-взрослому).  Ты будешь меня ждать? Тебе ждать - и не дождаться. Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри, смотри, а меня дожидайся.

МАТЬ (грустно улыбнувшись).  Обязательно дождусь тебя, мальчик мой, не помру, постараюсь.

СЫН. Ты дыши и терпи, тогда  и не помрешь. Гляди, вот  как я дышу, так и  ты. (Дышит  часто и громко.)

МАТЬ. Так я и сделаю, сын. (Взглянув на отца) Далеко еще до осени, а пока давайте пообедаем. Я вам любимую вашу окрошку сготовила.  Мойте руки, мужчины мои.

 

Отец  и сын моют руки в  кухне, за занавесом.  Слышно, как позвякивает железкою рукомойник, как льется вода в ведро. Мать разливает окрошку по тарелкам.

 

МАТЬ (у  стола, мужу). Что-то птицы сегодня не поют.

ОТЕЦ. Гроза, наверное, будет. (Кашляет.)

 

Сели за стол. Митя шумно ест окрошку. Отец помешивает ложкой в своей тарелке. Мать сидит, положив руки  на стол, смотрит на мужа.

 

ОТЕЦ (матери, вполголоса). Не ошибся я: валили лес в Зыряновской роще. Двое: отец и  сын с Ново-Сбродовки. Запираться не стали. Акт составил. Оштрафуют их теперь. А они не от хорошей жизни крадут, эти Селиверстовы, а я их...

МАТЬ. Да не казнись ты, Степан. Служба твоя такая. Не ты, они виноваты. Ешь окрошку. (Отец схлебывает с ложки,  жует медленно.) И с сыном поговори, не видитесь ведь совсем.(Громко, чтоб и Митя услышал.) Митю пчела укусила.

ОТЕЦ. И  ничего - чать,  мужик. (Шумно сглотнув) Скучно тебе, сын? Все один да один играешь?

СЫН (не прожевав).  Я не один, я с маленькими людьми играю.

ОТЕЦ (не расслышав). С  кем играешь?

СЫН (отчетливо, проглотив пищу). С маленькими людьми: с птицами, с бабочками, с червями и стрекозами - со всеми, кто живет в нашем лесу и меня не боится.

ОТЕЦ. А с Зорькой нашей, что ли, не дружишь?

МАТЬ. Дружит. Сегодня вот пчелу от нее отгонял,  и та его укусила.

СЫН. Зорьке одной скучно бывает. Ей и сейчас скучно. (Вставая из-за стола) Я побегу к  ней, побегу?

ОТЕЦ. Бе-ги: одному  всегда скучно.

Митя уходит.  Мать подливает окрошки отцу.

 

ОТЕЦ. Сама-то что не ешь?

МАТЬ.  Охоты нет, Степа. (Отец перестает есть, убирает руку от ложки.) Невмоготу мне, совсем плоха стала. Еле обед сготовила. Сил нет. И задыхаюсь порой. Как бы беда не случилась. (Помолчав) Страшно мне, за Митю мне  страшно. Давеча едва до кровати дошла. Думала, уже не поднимусь. Может, фельдшера позовешь - Ново-Сбродовского?.. Ты ешь, Степан, ешь, на меня не смотри...  Может, дома он, все-таки воскресенье сегодня.

ОТЕЦ. Заходил я к нему, не  застал дома: сказали, в райцентр уехал. Теперь уж, должно быть, вернулся.

МАТЬ. А к Татьяне с Аркадием?

ОТЕЦ. Не зашел. Ноги туда не идут.

МАТЬ. Зашел  бы: родня все-таки, какая-никакая, сестра мне.

ОТЕЦ. Я ее в сельмаге видел - лоснится вся, торговка липовая... Зато я в школу заглянул. Апполинария Николаевна  о тебе спрашивала. Обещалась зайти  как-нибудь. И о Мите тоже беспокоилась.

МАТЬ. Я вот тоже думаю, как-то он будет, один ведь растет. Как бы он в школе дичиться не стал - другие-то все в деревне, среди людей живут.

ОТЕЦ. Это ничего - сдружится. Он хороший у нас.

МАТЬ. Три версты полем да лесом, а ему и семи-то нет.

ОТЕЦ. Не страшись ты, мать: кто вырос в лесу, тому  люди страшнее. Дорогу же Митя знает, а то ты проводишь и  встретишь, не болей только.

МАТЬ. Знаешь, Степан... Не хотела тебе говорить, да не утерпела, как видишь. Нельзя мне болеть и умирать нельзя. Нельзя, только... плохи мои дела - работой  одной и спасаюсь. Надо картошку сварить - иду  и варю, надо рубашку заштопать - сажусь и штопаю. А прихватит вдруг, так еще что-нибудь вспомню: свинье ли корму намесить, за  хворостом ли  сходить - и опять откуда-то силы берутся.  (Встает) Ты поешь, а я пойду просо  полоть, потом ягодник оберу -  вечер уж скоро. (Отец тоже встает.) Поел бы как следует - не опоздаешь.

ОТЕЦ. Пойду  я, Марьюшка. Когда еще до Ново-Сбродовки доберусь, а вернусь когда?

Вместе  выходят во двор. Отец  сразу напрягается весь, услышав отдаленный стук топора по дереву.

Опять шалят. Слышишь? (Мать кивает в ответ.) И опять в Зыряновской роще. Видишь, и туда надо поспеть.

МАТЬ. Что ж, иди - они тебя дожидаться не станут.

ОТЕЦ. Я скоро.

Лесник  удаляется. Жена  смотрит ему  вслед, долго смотрит -  до тех пор,  пока тот не скроется из виду.

С той же стороны,  выскочив откуда-то из кустов, бежит  Митя.

 

МИТЯ (запыхавшись от бега, торопливо). Мама, дай хлебца. Там мышка в  поле живет, у нее тоже детки, я их крошками покормлю... (Тянет мать за руку, зовя за собой.)

МАТЬ. Обожди, Митя, не ходи больше никуда: отца дома нет, а я болею. Гляди, вот  помру без тебя.

МИТЯ. А ты - не надо! Я только чуть-чуть ходить буду и приду. (Смотрит на мать.) А ты все равно не помрешь, ты уже сколько раз собиралась. Тебе ведь не больно сейчас, не больно?

МАТЬ (стараясь скрыть боль). Нет, мне не больно. Ну, ступай, походи, солнце еще высоко. (С тяжестью в голосе) Митя...

МИТЯ.  Что, мама?

МАТЬ (не сразу). Если я вдруг умру...

МИТЯ. А  ты - не надо...

МАТЬ. На  все воля божья. Вдруг и отец умрет - вон он как кашляет  и к доктору не ходит: некогда, говорит. (Митя с испугом смотрит на мать.) Если тебе трудно станет, к тетке иди. Она мне сестра - поможет. Помнишь ее?

МИТЯ. Она на городскую похожа и петь любит.

МАТЬ (удивленно). И это помнишь?

МИТЯ (обиженно). Я на печке лежал - мне спать велели, а вы за столом сидели и пели все. И громче  всех тетя Таня.

МАТЬ. Петь она мастерица. Тогда праздник был... (Отстраненно)  Или ничего этого не было вовсе? Татьяна,  Аркадий...

МИТЯ. Что ж они  теперь не приходят?

МАТЬ (смешавшись). Им... им некогда ходить - работы много. (Желая отвлечь) Смотри-ка, какое  облако.

МИТЯ. Ага. На лошадку похоже.

МАТЬ. Или - на ослика.

МИТЯ.  А какой он, ослик, бывает?

МАТЬ. Такой и бывает, вырастешь - увидишь... Так вот, сынок... Живет тетя Таня  в Ново-Сбродовке.  Дорогу туда ты знаешь. Помнишь, ты мне ее показывал, шел впереди?

МИТЯ. Это  когда мы к фершалу ходили?

МАТЬ. К нему самому, к  фельдшеру.

МИТЯ. Мама, я пить хочу.

Тянет мать за руку. Заходят в избу.

 

МАТЬ. Выпей вот молока. (Наливает) И хлебца помягче возьми.  Дай я сама отрежу.  Вчера я новину пекла, из просяной муки. (Берет нож, чтобы отрезать хлеба.)

МИТЯ. Мама, а мышке с коркой! У мышки зубки есть, она горбушку любит.

Ест, торопясь, хлеб  с молоком. Съев, убегает. Мать сметает на ладошку крошки  со стола, убирает посуду, потом моет ее в кухоньке.

Начинает звучать музыка - сначала тихая и спокойная, затем - более громкая и тревожная. Теперь у матери в руках спицы и недовязанный  носок. Вдруг ей становится нечем дышать, она задыхается и медленно оседает с  лавки на пол со словами: « Не довязала носки сыночку» - и умирает.

Музыка усиливается  и затихает.

 

День стремительно вечереет, солнце садится. Вот где-то невдалеке подала голос Зорька.

МИТЯ (подбегая к открытому окну).  Мама, иди  Зорьку встречай. У нее вымя опять полное, она клевер ела. (Влезает через окно в горницу, видит лежащую неподвижно мать.) Мама, чего ты спишь? Ночи нет, а ты спишь. Вставай, мама. Я больше ни с кем не буду играть. Я с  тобой теперь буду. (Снова мычит Зорька.) Вставай, мама. Тебя Зорька зовет.  (Увидев, поняв, что мать  умерла, приближается к ней.) Ты теперь умерла. Я тоже помру с тобой.

Ложится, плачет. Музыка.

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Опушка леса. Одинокий дуб. Под дубом могильный крест. В отдалении изба лесника.

Утро. Солнечно. Наперебой поют птицы.

От  избушки идет МИТЯ. Он в той же рубашке, в тех же шортах, босой. Вот он останавливается, поднимает с земли прутик, хочет переломить, просто так, ради забавы, но не делает этого, ведь по пруту бежит муравей.

МИТЯ. Ой, муравей на прутике! (МУРАВЬЮ) Маленький человек, я тебе помешал, не сердись на  меня: я тебя не заметил на земле. Ты куда шел?

МУРАВЕЙ. Я нес прутик к новому муравейнику.

МИТЯ. Давай я тебе помогу, ты устал, наверное.

МУРАВЕЙ. Я сам донесу, я тоже сильный.

МИТЯ. Муравей, а, муравей?.. (Кладет прутик вместе с муравьем на землю, садится перед ним на корточки.)

МУРАВЕЙ. Я тебя слушаю. Говори.

МИТЯ (нерешительно). У тебя мама есть?

МУРАВЕЙ. Есть. А у тебя?

МИТЯ. И у меня есть. (Не сразу и с грустью в голосе) Только она умерла и теперь лежит вон под тем дубом.

МУРАВЕЙ. Что ж, она умерла, а ты живи.

МИТЯ. Без мамы нельзя.

МУРАВЕЙ. Можно. Если бы ты не родился еще, тогда мама нужна. А раз ты родился, мать тебе не нужна.

МИТЯ (не сразу). Муравей! Ты маленький человек, ты в землю умеешь ходить по норкам. Ты сходи к моей маме и проведай ее, а потом мне расскажешь.

МУРАВЕЙ (усталым  голосом).  Нам глубоко ходить некогда. Нам делов много.

МИТЯ. А что ты делать будешь?

МУРАВЕЙ. Отнесу вот прут в муравейник, потом тлю пойду доить, потом груз буду таскать - лес и солому:  нам строиться надо. Нам о тебе думать некогда.

 

Муравей  уползает по своим делам. Митя стоит,  не зная, как ему быть. Вот откуда-то прилетела и села неподалеку  Бабочка. Это поденка. Она сидит на цветке, трепеща крылышками. Мите кажется, что она чего-то боится, что  ей страшно жить.

 

МИТЯ (БАБОЧКЕ). Чего ты боишься?

БАБОЧКА (едва сдерживая свою радость). Я не боюсь. Это я радуюсь теплому свету. Я сейчас полечу.

МИТЯ. Ты полетишь далеко или близко?

БАБОЧКА. До вечера, а вечером (совершенно спокойно) я умру, вечером я старая буду.

МИТЯ. Моя мама тоже  умерла. (Подумав) Когда ты умрешь, ты  ее увидишь?

БАБОЧКА. Не знаю, я не умирала. (У Мити выкатились на глаза слезы.) Я увижу ее!   Я ей скажу: пусть она снова живет.

МИТЯ. А утром ты прилети ко мне, я тут буду, и ты опять живи до вечера.

БАБОЧКА. Нет, я Червяку расскажу, как была у твоей мамы, а Червяк приползет к тебе и скажет. А сюда я больше не прилечу, мне жить два раза нельзя, завтра другим бабочкам нужно жить, утром другие бабочки будут летать. Я рада, что живу до вечера и вечером умру.

Добрая Бабочка взмахнула крыльями, и тихий ветер понес ее над травами и цветами. Митя глядит ей вслед. Вдруг из травы поднимается птица и - раз! - склевала Бабочку на лету. Мите жаль Бабочку, он ложится на землю лицом вниз и плачет, не замечая около себя земляного Червя.

 

ЧЕРВЯК (МИТЕ). Чего ты плачешь? Живи не плачь!

МИТЯ. Я не плачу (приподняв голову и увидев Червяка), земляной  червь. Ты слепой, ты ничего не видишь.

ЧЕРВЯК. Я не вижу, я чувствую. Твоя слеза капнула, а  я с землей ее сжевал и узнал, что в земле была слеза.

МИТЯ (вытирая слезы). Мне бабочку жалко, ее птица  склевала. И маму жалко.

ЧЕРВЯК. Она умерла?

МИТЯ. Да.

ЧЕРВЯК. Это  ее могилка под дубом? (Митя  всхлипывает.) Не плачь, мы  что-нибудь придумаем. Ты с кем живешь?

МИТЯ. С отцом. (Садится около Червяка.) Только  он всегда на работе. В лесу. Он лесник.

ЧЕРВЯК (сочувствующе). И ты всегда один?

МИТЯ. Нет, не всегда. Днем из деревни приходит нянька. Старуха. Лучше бы она совсем не приходила: хлеба -  и то не дает другой раз. (Помолчав) Она меня не любит. Говорит, что я дурачок. Потому  что я  разговариваю с вами,  с маленькими людьми. Она думает, что я не с вами, а сам с собой разговариваю. А ведь это не так,  маленький человек.

ЧЕРВЯК. Ты не слушай ее: она старая и злая.

МИТЯ. А моя мама молодая и добрая. У мамы последнее дыхание вышло, и она умерла. (Страстно, убежденно) Я хочу ей от себя дыхание отдать, чтобы она жила, (с досадой) а она в земле лежит...

ЧЕРВЯК (не раздумывая). Я тоже дышу, дыхание  для твоей матери я могу от себя отдать.

МИТЯ (с жаром). А ты отдай, а? (Червяк молчит.) Ты пойди к моей матери сквозь землю и  отдай ей свое дыхание, пусть она вздохнет и будет жить. А если ты умрешь, тебя мама ко мне принесет, я отдам тебе тогда свое дыхание, и ты опять станешь живой.

ЧЕРВЯК. Да я что, я - червь.  Я могу и без жизни обойтись, это вот тебе обязательно нужно быть на свете.

МИТЯ (удивленно). А зачем же тогда ты есть?

ЧЕРВЯК  (спокойно, как о неизбежном). А затем, что муравьи мне велят землю пахать и рыхлить. Они новый муравейник строят. Я у них пахарем работаю, затем и живу. Некогда мне в землю глубоко ходить.

МИТЯ (с обидой). Муравей мне тоже говорил: ему некогда. Одна Бабочка была добрая.

ЧЕРВЯК. Не обижайся на меня, я  другое имею в виду. Ты  разорви меня пополам.

МИТЯ. Зачем? Тебе больно будет.

ЧЕРВЯК. Разорви, не  бойся, нас  тогда двое будет. Один останется землю пахать муравьям, а другой  к матери твоей поползет. Рви меня пополам. Мне не больно, я привык.

Митя, помедлив, поколебавшись, разрывает Червяка на две части. Один Полчервя сразу же уползает к муравьям, а второй Полчервя остается. Митя уносит его  к дубу, к  могиле матери.

 

МИТЯ (опуская Полчервя на землю). Полчервя, а когда ты вернешься от мамы?

ПОЛЧЕРВЯ. Не знаю. Так глубоко я никогда не ходил.

МИТЯ. Я буду тебя ждать. Я не уйду отсюда, пока ты не  вернешься.

ПОЛЧЕРВЯ. Не жди так долго. Приходи сюда завтра утром. Я постараюсь успеть. Прощай! (Зарывается  в землю.)

МИТЯ. Прощай, маленький человек! Мама, ты  потерпи еще маленько. К тебе Полчервя пополз. Он тебе свое дыхание отдаст, и ты станешь живая.

Со стороны избушки доносится, приближаясь, голос  Няньки-старухи: «Митька! Митька!» Митя прячется  за дуб, а Нянька уже тут. Вот она.

 

НЯНЬКА (глядя по сторонам). Только что здесь был. (МИТЕ) Куда ты спрятался, чертенок?! А ну выходи! Выходи, кому  говорят! (Ждет, не покажется ли Митя.) Ну, погоди, я тебе задам на орехи. Узнаешь, как хлеб из дому таскать, мышам скармливать. Все равно (оглядывается напоследок) в избу придешь - голод не  тетка.

Старуха уходит ни с чем. Митя выглядывает из-за дуба, потом  выходит, останавливается у могилы  матери.

 

МИТЯ. И достанется же мне от няньки! (Садится) И папа не защитит - в райцентр уехал... Кушать хочется, а домой нельзя. Правду сказала нянька: голод не тетка. (Внезапно) Тет-ка! К тетке пойду, она покормит... Мама, я к тетке. Я  скоро, мама. (Уходит.)

 

Окраина деревни. Из глубины сцены идет Митя, оглядывая дома, стараясь узнать среди них теткин. Навстречу ему  - Старик с вязанкой хвороста на плече.

СТАРИК (останавливаясь). Чей будешь, большой  человек?

МИТЯ. Лесников сын.

СТАРИК. По-хож. А куда пробирается  «лесников сын»?

МИТЯ. Я не пробираюсь, я к тетке пришел.

СТАРИК. А  кто же твоя тетка, дети у ей есть?

МИТЯ. Не знаю. Ее теть Таня зовут. Она песни петь любит и громко смеется.

СТАРИК (огорченно). Понятно - кто:  Татьяна Васильевна. Она в сельмаге торгует. Муж у ей Аркадий Михалыч. Ну а детей у них нету.

МИТЯ. Нету?

СТАРИК. Нету. У таких людей дети рожаться не любят. Вот их дом. (Показывает.) Средь бела дня запираются.

Старик уходит, бурча что-то себе под нос. Митя подходит к двери, торкается - заперто. Стучится в дверь. Никто не выходит, не отвечает. Митя снова стучится. В ответ слышится недовольный бабий голос, потом шаги,  и дверь  отворяется после удара железо о железо: засов клацнул. ТАТЯНА ВАСИЛЬЕВНА,  одетая по-городскому, но в фартуке, выходит на порог, смотрит на Митю, ничуть не обрадовавшись, скорее - наоборот.

 

ТЕТКА. Ты что сюда заявился? У тебя свой дом есть.

МИТЯ. Мне мама сказала, когда живая  была: трудно станет - к тетке иди.

ТЕТКА. У тебя есть отец.

МИТЯ. Он на работе всегда. Я без него живу. (Тетка неумолима.) Мама...  умерла.

ТЕТКА (прикладывая  фартук к глазам). Наша родня вся недолговечная. Я ведь тоже - только на вид здорова, а сама не жилица. И-их, не жилица!

Митя с удивлением смотрит на тетку. Она кажется ему теперь  доброй.

Живешь-живешь и погоревать-то некогда. (Вздыхает.) Ты ступай покуда, посиди на улице, а то я сейчас только полы вымыла, уборку сделала - пустить тебя некуда.

МИТЯ. Я на дворе побуду, тут у вас трава, я на нее смотреть буду.

ТЕТКА (сердито). Нечего тебе  на дворе делать! Здесь у нас куры ходят. Они и так не несутся, а ты их пугать?.. И траву мы косим на корм кроликам,  ходить по ней нельзя. Ступай за ворота.

Митя выходит на улицу, видит коряжистое бревно, подходит  к нему, садится -  как раз напротив окон теткиного дома. Ждет, когда высохнут полы в комнатах у тетки. Мимо идут прохожие по одному,  по двое и все глядят то на Митю,  то на окна дома напротив. Походит тот же Старик.

СТАРИК. Что, братец, не впустили? Они такие, эти Благие. Кто только фамилию им такую дал?

МИТЯ. У них полы сохнут. Высохнут - позовут.

СТАРИК. Как же, позовут, жди! (Спохватившись) Позовут-позовут,  обязательно позовут. Ты жди и терпи. Жизнь - она не малина. А ты учись и вырастай большой. В твое время хорошо жить будет.

МИТЯ. Мне хорошо  будет? А это когда?

СТАРИК. Когда вырастешь.  Ты терпи только.

МИТЯ. Я потерплю.

Старик уходит. Быстро смеркается. В окнах зажигается свет, в теткиных - тоже. Откуда-то доносится песня. Слушая ее, Митя начинает дремать, ложится, засыпает на бревне, спит, ежась от холода.

Песня становится тише, стихает совсем.  Митя просыпается, подходит к окну теткиного дома, стучится. Занавеска отдергивается, показывается борода и сам  Аркадий  Михайлович. Он что-то ест, усердно двигая челюстью. Всматривается в темноту перед собой, видит Митю.

Звякает засов на  двери, на крыльцо выходит Татьяна Васильевна.

 

ТЕТКА. Чего ты стучишься? Мы уж думали, ты ушел давно, а ты здесь все топчешься...

МИТЯ. А я  ждал, когда полы высохнут. Я замерз, тетя. На  улице  темно, холодно.

ТЕТКА (толкая дверь перед собой). Ну иди уж.  Ноги о тряпку вытри, а то наследишь еще. (Заходят. Засов клацает.)

 

В доме чисто, светло, богато. За столом Аркадий Михайлович. Что-то ест из миски.

ТЕТКА. От своих детей Бог избавил,  зато нам их родня подсыпает. Вот тебе, Аркадий, племянничек мой. Он теперь сирота:  пои, корми его, одевай, обувай.

ДЯДЬКА (жене).  Изволь радоваться. В  кои-то веки? Пусть поест и переночует пускай. А то еще отвечать за него придется.

ТЕТКА. А что ж я ему постелю? У нас ведь нет ничего лишнего-то: ни белья, ни одеяла, ни наволочки.

МИТЯ. Я так посплю, на сундуке вон (показывает). Ночью не холодно, одеяла не надо.

ДЯДЬКА (жене). Пусть ночует. А ты нынче не зверствуй,  а то тебя Бог накажет.

ТЕТКА (приходя в озлобление). Чем  это он меня накажет, за что? Бог-то он что, он думает, что люди - это ангелы-товарищи! Те ж возьмут нарожают детей, а сами помрут. Вот пусть он их и кормит, Бог-то твой.

ДЯДЬКА (продолжив трапезу). И прокормит.

ТЕТКА (передразнивает). Про-ко-ормит!.. Кто их прокормит. Если у них родители рожают без удержу! Уж я-то знаю, как трудно оборачиваться Господу Богу,  уж я-то ему сочувствую!

МИТЯ.  Меня кормить не надо, я спать хочу.(Садится на сундук, глядит в сторону, чтобы не видеть котелок с кашей.)

ДЯДЬКА. Иди ешь. (Кладет кашу в миску и туда же ложку. Митя садится к столу, ест.)

ТЕТКА. Ну вот, а говорил, что есть не будешь, что только спать...

МИТЯ. Я немножко. (Кладет ложку.) Больше не буду.

ТЕТКА. Уже наелся? Нет уж, ты ешь, а то потом обид не оберешься.

МИТЯ. Я не хочу, правда.

ТЕТКА. Ну ложись тогда спать, отдыхай. А то мы сейчас свет погасим, чего ему  зря гореть.

Митя  ложится на сундук, сворачивается  калачиком, чтобы было теплее, и засыпает. А тетка и дядька разговаривают в темноте: сначала шепотом, затем достаточно громко.

 

ТЕТКА. Надо бы у Степана  лесу попросить, тогда бы баню поставили новую.

ДЯДЬКА. А  старая чем  плоха?

ТЕТКА. Тем  и плоха, что старая.

ДЯДЬКА. Ты в своем сельмаге совсем заелась. Посмотри, как другие живут. У Селиверстовых вон  изба вот-вот рухнет, а у тебя, а ты...

ТЕТКА. Ну что я, что? Я, что ли, их смерти желаю? Не я, а  Степан. Не пожалел, акт составил. А у них детей полон дом и ни гроша в кармане.

ДЯДЬКА. Что правда, то правда. И все-таки Степан молодец: никому  поблажек не делает  и никому спуску не дает.

ТЕТКА. Дурак он. Я бы на его месте...

ДЯДЬКА. Это про тебя сказано: пусти козла в огород. Ты в  сельмаге хороша: обвесишь - и глазом не сморгнешь.

ТЕТКА. Да-а?! А не ты ли потом уворованное  лопаешь?

ДЯДЬКА. Не кричи - племяша  разбудишь.

ТЕТКА. Молчи лучше и думай, как лесу у Степана взять.

ДЯДЬКА. Да не даст он...

ТЕТКА.  Родственник он  или нет? Должен нам поспособствовать.

ДЯДЬКА. Да ему что свой, что чужой - едино.

ТЕТКА. На деньги и он купится. Надо только побольше дать.

ДЯДЬКА. А не жалко больших-то денег?

ТЕТКА. На дело такое не жалко.

Митя заворочался во сне, бормочет что-то.

ДЯДЬКА. Слышишь, возится? Давай спать, а то совсем проснется. Укладывай его потом, ублажай всячески.

Затихают оба. Слышно, как  квакают где-то жабы. Но вскоре их заглушает храп: храпят Благие.

 

Утро. Сторожка лесника. Одинокий дуб. Митя спешит к Полчервю.

МИТЯ. Полчервя, ты здесь?

ПОЛЧЕРВЯ. Я-то здесь,  а вот того,  что к матери твоей пополз, того  нету. Может, сглодал его кто в земле, а может, сам уморился и помер: дорога-то ему  дальняя.

МИТЯ. А он добрый?

ПОЛЧЕРВЯ. Не знаю: он как я.

МИТЯ (пригорюнившись). Как же мне быть-то теперь?

ПОЛЧЕРВЯ. Разорви меня пополам - пусть нас будет две четверти: одна  четвертинка останется пахать землю муравьям, а другая понесет дыхание твоей матери.

МИТЯ (раздумывая). А вы же совсем короткие станете...

ПОЛЧЕРВЯ. Нам хватит, не бойся.

Митя разрывает Полчервя пополам. Один Четвертьчервя  ползет  вглубь земли, а другой остается землю пахать.

 

ЧЕТВЕРТЬЧЕРВЯ. Ты, Митя, сегодня какой-то не такой,  не разговорчивый.

МИТЯ. Я у тетки был.

НЯНЬКА. Митя! Митя! (Показалась и приближается.) Не бойся, я тебя не трону. К тебе учительница пришла, Апполинария Николаевна. Идем в дом. (Митя идет навстречу.) Ты где ночевал-то, а? (Идут бок о бок.)

МИТЯ. Я к теть Тане ходил.

НЯНЬКА. А я тебя обыскалась. Узнает отец - тогда и мне, и тебе худо будет.

МИТЯ. Я больше не буду.

НЯНЬКА. Вот и молодец, вот и правильно. Только папке ничего не говори. Не скажешь, нет?

МИТЯ. Не  скажу, бабушка.(Входят в сторожку.)

 

УЧИТЕЛЬНИЦА (вставая с лавки). Здравствуй, Митя!

МИТЯ. Здрасте... Апо... Апполина...рия Никола...евна.

УЧИТЕЛЬНИЦА. Пришла вот проведать тебя. Скоро ведь в школу тебе - учиться читать и писать. (Видит, что Митя равнодушен к ее словам.) Я и твою маму  учила.

МИТЯ. Маму?! (И тут же сникает весь, вспомнив, где теперь его мать.)

УЧИТЕЛЬНИЦА. У тебя портфель есть?

МИТЯ. Ага.

УЧИТЕЛЬНИЦА. А тетради,  учебники?

МИТЯ. Сейчас покажу. (Достает, показывает.)

УЧИТЕЛЬНИЦА.  А давай мы с тобой немножко поучимся?

МИТЯ. Мне Зорьку надо пасти.

НЯНЬКА, Подождет твоя Зорька, никуда не денется.

МИТЯ. Ага, скучно ей!

УЧИТЕЛЬНИЦА (НЯНЬКЕ). Может, вы за коровой приглядите?

НЯНЬКА. А чего же, могу. (МИТЕ) Я заместо тебя пойду, а ты учись давай да слушайся, гляди. (Уходит.)

УЧИТЕЛЬНИЦА (раскрыв азбуку на нужной странице). Вот это - школа (показывает рисунок), вот  смотри. А на доске - видишь доску? - написано: школа. (Митя глядит скучающе.) А это слово «мама».

МИТЯ (заинтересованно). Моя мама?

УЧИТЕЛЬНИЦА. И твоя тоже. Давай-ка попробуем написать это слово. Возьми ручку. (Митя берет ее всей  кистью.) Не так держишь. (Ставит  как следовало.) Так. Теперь пиши: ма-ма.

Митя старается изо  всех сил, высовывает язык от усердия, пишет под диктовку снова и снова. Наконец  слово выходит как надо.

УЧИТЕЛЬНИЦА. Ты молодец,  Митя.

МИТЯ. Еще учи! Какая это буква: вот такая - ручки в бочки? (Показывает.)

УЧИТЕЛЬНИЦА. Это буква Ф.

МИТЯ. Больше не будешь учить - нечему?

УЧИТЕЛЬНИЦА. Как так «нечему»? Ишь  ты какой! Пиши еще. (Диктует) Ро-ди-на... Давай я сперва сама напишу.

Пишет в Митиной тетради, затем передает ручку Мите. Тот начинает писать и вздрагивает от испуга: «У-у!» - доносится с улицы, слышится множественный, тяжеловесный  стук копыт и щелчки пастушьего кнута.

МИТЯ (испугавшись). Мама!

УЧИТЕЛЬНИЦА (взяв Митю на руки и прижав его к себе). Не бойся! Не бойся, маленький мой. Я тебя не отдам никому, никто не тронет тебя. Это быки ревут. Я прогоню их.

МИТЯ. Да-а? (Веря и не веря) А ты не мама!

УЧИТЕЛЬНИЦА. Мама! Сейчас я тебе - мама!

МИТЯ. Ты еще мама? Там мама, а ты еще, ты тут?

УЧИТЕЛЬНИЦА. Я еще, я тебе еще мама.

Входит Старик с кнутом, вчерашний знакомый Мити.

 

СТАРИК. Здравствуйте,   люди добрые!  А, это вы, Апполинария Николаевна! К ученику пришли - хорошее дело. Как дела, лесников сын? Учишься, значит?

МИТЯ. Учусь.

САРИК. А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая, во рту пересохло. Мы племенных быков по плану гоним. Слышите, как они нутром гудят?  Звери лютые!

УЧИТЕЛЬНИЦА. Они вот детей могут изувечить, ваши быки!

СТАРИК. Еще чего! А я на что? Детей-то я уберегу!

Митя подает старику ковшик с водой. Тот пьет из него жадно, долго. Наконец отрывается от воды, ставит ковш на стол.

СТАРИК. Благодарствую, лесников сын. На вот (достает из кармана  яблоко), точи зубы. (Митя  кладет  яблоко рядом с собой.) Будьте здоровы и вы, Апполинария Николаевна. (Уходит.)

МИТЯ. А у меня есть еще мамы?  Далеко-далеко, где-нибудь.

УЧИТЕЛЬНИЦА. Есть. Их у тебя много.

МИТЯ. А зачем «много»?

УЧИТЕЛЬНИЦА. А затем, чтоб тебя бык не забодал.  Вся наша родина - еще мама тебе.

Входит НЯНЬКА.

 

НЯНЬКА. Видали этих чертей?

УЧИТЕЛЬНИЦА. «Звери лютые»?  Слыхали мы их. (Смотрит на часы.) Однако мне пора. (Встает.)

НЯНЬКА. Чего спешить-то? Чайку  бы попили...

УЧИТЕЛЬНИЦА. Нет, нет, пойду. Меня в школе ждут. До свиданья! (Обернувшись в дверях) Митя, осень настанет, в  школу приходи.

МИТЯ. Приду. Я быстро приходить буду.

УЧИТЕЛЬНИЦА. Вот и молодец.

Уходит. Нянька провожает ее, потом возвращается, становится в Красный угол, крестится, молится. Митя сидит молча, не желая потревожить старуху. Наконец молитва окончена.

 

МИТЯ. Бабушка, зачем вы молитесь? Бога же нет совсем, и дождя не будет.

НЯНЬКА. Да и верно, что нету, - правда твоя.

МИТЯ. А на что вы тогда креститесь?

НЯНЬКА. Да и крестимся зря! Я уже обо всем молилась - о муже, о детях,  и никого не осталось - в се померли: кто на войне погиб, кто сам умер. Я только и живу-то, милый, по привычке. Разве по воле, что ли? Сердце ведь само дышит, меня не спрашивает, и рука сама крестится: жизнь - беда наша.           

МИТЯ. Не молитесь лучше, бабушка! Моя мама тоже  молилась и умерла.

НЯНЬКА. Во мне и умереть-то нечему, все уже померло помаленьку. Ты погляди на меня, какая я есть. Видишь?  Придет зима,  я и соседу поклонюсь, и у богача в сенцах поплачу: все, может, пшена подживусь до лета. А летом уж погибелью своей буду отплачивать: за мешок полтора мешка, да отработки четыре дня, да почету ему на пять мешков... Разве мы Богу одному только кланяемся? Мы и ветра боимся, и  гололедицы, и ливня, и суши, и соседа, и прохожего человека. И на всех крестимся! Разве мы молимся оттого, что любим? Нам и любить-то нечем уже! (Уходит за занавес, в кухню, приносит оттуда чугунок.) На вот, поешь каши.

МИТЯ. Просяная, ага?

НЯНЬКА. Она самая. Какая ж еще! Другой-то крупы во всей округе не сыщешь. (Подсаживается к Мите.) Глядишь, и я вот с тобой поем маленько. (Раскладывает кашу. Начинают есть.) Отец-то твой совсем заработался. Вчерась опять ни разу не приходил. И  ты, беглец, весь в него. Что ж ты убег-то, а?

МИТЯ. Ага,  я  бы пришел, а ты: опять мышей кормил?!

НЯНЬКА. Да пойми ты, непонятливая твоя душа, хлеб не мышам, а людям даден. Мышам в поле вольготно: сколько зерна там!

МИТЯ. Я больше не буду, бабушка.

 

День быстро вечереет. Наступает ночь. Солнце скатилось с неба.

А вот оно снова восходит.

Снова утро. Тихо кругом. Где-то щелкнул кузнечик и сразу затих,  словно испугался  чего-то.

Митя торопится к Четвертьчервю. В трех шагах от него останавливается, прислушивается: разговаривают Муравей  и Четвертьчервя.

МУРАВЕЙ (недовольным, начальственным голосом). Ты плохо работаешь, Червяк. У тебя выходит мало работы.

ЧЕТВЕРЬЧЕРВЯ. Посмотри, Муравей, какой я короткий стал, а сколько взрыхлил-вспахал!

МУРАВЕЙ (кричит). Мало, мало вспахал! И если ты и сегодня вспашешь не больше, тогда берегись: всем семейством сглодаем тебя. Ты понял?

ЧЕТВЕРТЬЧЕРВЯ. Но я...

МУРАВЕЙ. Никаких «но»!  Я все сказал.

Муравей уползает. Митя подходит к Четвертьчервю, опускается к нему, садясь на корточки, дышит на него, чтобы тот узнал его.

 

МИТЯ. Узнаешь  меня, добрый Четвертьчервя?

ЧЕТВРТЬЧЕРВЯ. А, это ты... Эти муравьи меня...

МИТЯ. Я все слышал, Четвертьчервя. Это я  виноват.

ЧЕТВЕРТЬЧЕРВЯ. Большой человек, оботри листиком травы пот с моей спины. Сам я не могу.  (Митя выполняет просьбу.) А теперь разорви меня пополам: тот-то, как видишь, не вернулся. (Митя не смеет.) Рви, не бойся, мы и по одной осьмушке проживем.

Митя разрывает Четвертьчервя на две осьмушки. Одна Осьмушка уползает под землю, другая  остается на месте.

МИТЯ (оставшейся Осьмушке). Я буду  тебе помогать, а то ты надорвешься и умрешь.

ОСЬМУШКА. Ты не умеешь как надо. Муравьи заедят меня до смерти за твою работу.

МИТЯ. Тогда я буду ходить около тебя и обтирать твою  спину.

ОСЬМУШКА. Это можно, мне тогда легче будет.

Слышится едва какой-то едва уловимый звук, похожий на шорох, потом жужжание и легкий, почти невесомый щелчок-удар.

МИТЯ. Ой, что это? В меня кто-то стукнулся.

ОСЬМУШКА. Это - жук. Он у тебя под ногами лежит. Я  слышу, он дышит.

МИТЯ (подняв Жука,  положив его на ладонь). Это ты на меня из ветра упал? Я тебя на лопух положу. (Кладет.) Живи теперь, живи скорее, а то скоро осень, холодно станет.

 

Вечер. Совсем близко кукует  кукушка.

В горнице Митя с отцом. Отец чинит сапог, подшивая подошву. Показывает Мите что и как.

ОТЕЦ. Вот, смотри, нитку пропускаешь сюда, потом сюда, завязываешь вот так и отрезаешь. Запомнил?

МИТЯ. Ага.

ОТЕЦ. Завтра я в райцентр уеду, на два дня. Ты тут без меня не скучай, ладно?

МИТЯ. Не буду. Я привык.

ОТЕЦ. Вот и молодец. (Кашляет.) Няньку слушайся. (Ставит сапог на лавку.) Не обижает она тебя?

Митя не успевает ответить. Дверь  в горницу распахивается, входят Татьяна Васильевна и Аркадий Михайлович.

ДЯДЬКА. Можно к вам в гости?

ОТЕЦ. Отчего же нельзя! Входите. Пожалуйста. (Встает с лавки.)

ТЕТКА. Что-то ты, зятек, не очень-то рад родственникам. Мы помешали вам, что ли?

ОТЕЦ. Не помешали, нет, просто я радоваться разучился... Проходите к  столу. Мы как раз ужинать собирались.

ТЕТКА. Значит, мы вовремя пришли. Хорошие  гости ровно к столу приходят. (Смеется.)

Все садятся за стол. Степан Юрьевич приносит из кухни чугунок с вареной картошкой. Ставит его на стол, снимает крышку, пар вырывается наружу.

 

ДЯДЬКА. Ка-ар-тошечка!  (Потирает руки.) Да с пылу с жару!

Берет картошину,  откусывает, жует, обжигаясь.  Татьяна Васильевна  вынимает из сумки,  которую все время прятала за спиной, бутылку водки и ставит ее на стол.

ОТЕЦ. А это еще зачем?

ДЯДЬКА. Одно дельце обмозговать надо.

ОТЕЦ. Какое-такое дельце?

ТЕТКА (с негодованием зыркнув на мужа). Да так себе, сущая безделица.

Аркадий Михайлович и Митя  едят. Татьяна Васильевна перекатывает горячую картошину с ладошки на ладошку и  дует на нее.

ОТЕЦ. Если лесу пришли просить, то и речи не заводите: бесполезно.

ДЯДЬКА. Баньку бы...

ТЕТКА (угрожающе). Аркадий!.. Понимаешь, Степан, тут такое дело...

Степан Юрьевич недоверчиво глядит на нее,  Аркадий Михайлович - на бутылку, а Митя - на всех по очереди.

ОТЕЦ. И какое же, говоришь, дело?

ТЕТКА (пуская в ход все свое женское обаяние). Ты  скажи, Степан, людям помогать надо?

ОТЕЦ. Надо,  но по закону.

ТЕТКА. Вот и я говорю: надо. Так помоги, а?

ОТЕЦ (кашлянув). Каким образом и кому?

ТЕТКА. Нет, не нам.

Аркадий Михайлович поднял от удивления брови и даже открыл рот,  ошарашенный неожиданным ходом жены.

ОТЕЦ (заметив реакцию свояка). С каких  это пор ты стала не о себе заботиться?

ТЕТКА (спокойно, словно и не услышала сказанного). Я всегда людям помогала и помогаю.  Твоего сыночка тоже не обидела. (Оба посмотрели на Митю.) А разве он не рассказывал? Вот плутишка...

ОТЕЦ. Нет, а что такое? (Взглянул на Митю. Тот прячет глаза.)

ТЕТКА. Хорош сынуля, ничего не скажешь! (МИТЕ) Что ж ты отцу-то не сказал?  (ЗЯТЮ) Так вот: я только полы вымыла - стук в дверь. Открываю - стоит, голубчик, он самый (кивает на Митю), Дмитрий Степанович, собственной персоной. Время уж к ночи было. Вот мы и не отпустили его домой, ночевать оставили. Накормили досыта... Правда, Митя?

Митя   молчит в ответ, не зная, что сказать, озадаченный.

ОТЕЦ (неопределенно). Так, так...

ДЯДЬКА (не прожевав). Что это, Степан, он тебя бегает?

ОТЕЦ (кашляет, потом). Это он не от меня - от няньки убежал.

ТЕТКА. Ты ему няньку нанял?

ОТЕЦ. Да, а что? Не водить же его за собой по лесу... Так кому, говорите, надо помочь?

ТЕТКА. Семье... Селиверстовых.

ДЯДЬКА (не удержавшись). Ко-му?!

ОТЕЦ. Ты, Татьяна, из меня дурочку-то не делай, говори прямиком и  правду.

Татьяна Васильевна лезет рукой в сумку, достает оттуда платочек, в котором что-то завернуто, кладет его перед Степаном Юрьевичем, разворачивает -  и все  видят пачку бумажных денег, перевязанную тесемкой.

ТЕТКА. Здесь втрое больше, чем стоит кубометр лесу. (Отец  растерялся, опешил.) Ровно столько и надо нам... им.

ОТЕЦ  (кричит, взбешенный). Что?! Да я тебя!.. Да я вас! (Его всего трясет.) Вон отсюда! (Указывает на  дверь.) Вон! (Давится кашлем.)

Татьяна Васильевна хватает  деньги, Аркадий Михайлович -  бутылку, и оба выносятся из избы, опасаясь еще больших  последствий.

Чтобы духу  вашего здесь никогда  больше не было. (Успокаиваясь, боясь напугать Митю.)  Паразиты! (Ищет глазами сына, а тот спрятался от страха под лавку.) Митя, ты чего спрятался? (Подходит к нему.) Я же не на тебя шумлю. (Берет Митю на руки, успокаивает.)

Уже поздно,  сын, спать пора. (Кладет Митю на кровать, затем принимается убирать  со стола. Возвращается к сыну.)  Ты чего не спишь? Спи. Поздно уже.

МИТЯ. Я уснуть не могу.

ОТЕЦ. А ты закрой глаза, подумай о чем-нибудь хорошем - и сразу  заснешь.

МИТЯ. Не засну, я уже пробовал так... Папа...

ОТЕЦ. Что?

МИТЯ. Расскажи сказку.

ОТЕЦ. Какую сказку?

МИТЯ. Какую-нибудь.

ОТЕЦ. Я все сказки забыл...

МИТЯ. Ага, а мама мне всегда рассказывала.

ОТЕЦ. Ну, разве что эту, про цветок?..

МИТЯ. По  цветок, про цветок!

ОТЕЦ (садясь с краю кровати). Ну, слушай. Это сказка-быль. Значит, такое на самом деле было. (Митя кивает понимающе.)  Жил на свете маленький цветок. Никто и не знал, что он есть на земле. Он рос один на пустыре: коровы и  козы не заходили туда, и дети из деревни никогда там не играли. На пустыре трава не росла, а лежали одни старые камни, а меж ними была сухая мертвая глина. Лишь один ветер гулял по пустырю. Как дедушка-сеятель, ветер носил семена и сеял их всюду: и в черную влажную землю, и на голый  каменный пустырь. В  доброй земле из семян рождались цветы и травы, а в камне и глине семена умирали. (Кашляет.)

Но однажды упало  из ветра одно семечко и приютилось между камней и глиной.  Долго томилось оно, а потом напиталось росой, раскрылось, выпустило  из себя тоненькие волоски корешка, впилось ими в камень и глину и стало расти... Ты не спишь, сынок?

МИТЯ. Нет. Я просто глаза закрыл. Чтобы увидеть цветок.

ОТЕЦ. Слушай тогда дальше... И начал жить на свете тот маленький цветок. Нечем было ему питаться в камне и глине, но капли, упавшие с неба, сходили  по камню и проникали до его корня, и цветок все жил и рос помаленьку выше. Он поднимал листья навстречу ветру, и ветер утихал возле  цветка...

МИТЯ. Я тоже так вырасту.

ОТЕЦ. Из ветра падали на глину пылинки, что приносил ветер с черной тучной земли, и в тех пылинках находилась пища цветку. Но пылинки были сухие. Чтобы смочить их, цветок всю ночь сторожил росу и собирал ее по капельке на свои листья. А когда листья тяжелели от росы, цветок опускал их,  и роса падала вниз: она увлажняла черные земляные пылинки, что принес ветер, и разъедала  мертвую глину... (Кашляет долго.)

МИТЯ. А что  дальше было?

ОТЕЦ (откашлявшись). Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу. Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть. Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли останавливать ветер и собирать росу. Однако трудно было цветку  питаться из одних пылинок, что выпадали из ветра, и  еще собирать для них росу. Но он (кашляет) нуждался в жизни и превозмогал терпением  свою боль от голода  и усталости...

МИТЯ. Как наша мама, да?

ОТЕЦ. Да, сынок, как наша мама... Лишь один раз в сутки цветок радовался: когда первый  луч утреннего солнца касался его утомленных листьев. Если же ветер подолгу не приходил на пустырь, плохо тогда становилось маленькому цветку, и уже не хватало у него силы жить и расти...

МИТЯ. Он умер?

ОТЕЦ. Цветок, однако, не хотел жить печально. Поэтому (кашляет), когда ему бывало совсем горестно, он дремал.

МИТЯ. Спал, да?

ОТЕЦ. Спал... Все же он старался расти постоянно, если даже корни его глодали голый камень и сухую глину. В такое время листья его не могли напитаться полной силой и стать зелеными: одна жилка у них была синяя, другая красная, третья голубая, а то и золотого цвета. Это случалось оттого (кашляет), что цветку недоставало еды, и мученье его обозначалось на листьях разными цветами. Сам цветок этого, однако, не знал: он ведь был слепой...

МИТЯ. Слепой, как Червячок?

ОТЕЦ. Ага... Он  был слепой и не видел себя, какой он есть. В середине лета цветок распустил венчик вверху. До этого он был похож на травку, а теперь стал настоящим цветком. Венчик у него был составлен из лепестков простого светлого цвета, ясного и сильного, как у звезды. И, как звезда,  он светился живым мерцающим светом, и его видно было даже в темную ночь... (Кашляет.) Ты спишь, Митя? Уснул, кажется. Пусть спит, пусть отдыхает...

 

Медленно наступает  утро. Солнце, словно нарочно, медлит, вставая над лесом.  Тихо. Хлопнула дверь в избу. Нянька входит и видит  спящего на кровати Митю.

НЯНЬКА. Спит. (Подходит ближе.) Спит себе и ухом не ведет. Отец целый день, а то и ночь на работе,  я от света до света не присяду, а тут на тебе: любите, питайте меня... Митька! (Наклоняется к нему.) Чего ты все спишь-то? Ишь, уморился,  подумаешь, вставать давно пора!  Мне из-за  тебя ни за что приниматься нельзя! (Митя лежит лицом к стене, не шевелясь.) Ишь, разнежился как!

МИТЯ. Я не  сплю.

НЯНЬКА. А что же ты лежишь тогда, мне ведь горницу убирать надо.

МИТЯ. Я тебя слушал. (Поворачивается к няньке.)

НЯНЬКА. Ты путем еще не вырос, а уж видать, что ехидна.

МИТЯ. Мне цветок приснился. Живой. Он светился весь.

НЯНЬКА. Пойди умойся, я самовар поставлю: поди, кушать хочешь, прожорливый, как червяк?

МИТЯ (подскочив на кровати). Ой! Мне же к Осьмушке надо. (Встает, убегает.)

НЯНЬКА.  Ну не чумной ли, а, прости, Господи... (Крестится.)

 

Дуб. Трава. Крест.

МИТЯ (ищет Осьмушку). Осьмушка, ты где? Осьмушка, отзовись! (Шарит в траве, раздвигая ее руками, и наконец находит. Кладет Осьмушку на ладонь, поднимается.) Осьмушка, я пришел. (Дышит на нее, как всегда, чтобы  узнала.) Я пришел, слышишь? (Наконец понимает, что  та умерла  и не отзовется.) Бедная моя Осьмушка! Значит, и ты умерла, устала  и умерла. (Плачет.)  Я закопаю тебя в землю, а то птицы склюют. (Роет ямку, кладет туда мертвую Осьмушку, закапывает.) Прощай, Осьмушка! Прощай! Ты была добрая, как белая Бабочка, как моя мама. (Смотрит на могилу матери.) Есть ли на свете  еще кто-нибудь такой же добрый, как вы?

 

ЗАНАВЕС